Кара

В следующее мгновение он уже воткнул его обладателю свинокола в глаз, развернул в ране и с длинным яростным криком приласкал фиксатого каменно-твердым носком башмака под колено. Тот крякнул и, схватившись за больное место, от сильного апперкота под челюсть тут же отъехал в нокаут, а ликвидатор без промедления занялся его еще не добитым коллегой. После «крапивы» резкого хлеста кончиками пальцев по глазам — тот сразу же интерес к происходящему утратил. С силой бортанув его рожей о писсуар, Савельев заметил с глубоким удовлетворением, что туалетный агрегат мгновенно окрасился в радикально-красный цвет.

И долго Юрий Павлович пинал тогда уже неподвижные раскоряченные тела, стараясь либо печень порвать, либо почки основательно опустить, и чувствовал, как с каждым ударом на душе становилось все радостней…

Между тем стараниями родной подземки Савельев очутился на Петроградской стороне. Прогулявшись мимо строгой зоны для братьев наших меньших, зовущейся гордо зоопарком, он двинулся в направлении бывшего лобного места. Рубили исправно здесь когда-то головушки людям лихим и разбойным, но, видимо, палачи царские старались зря. С той самой поры столько развелось на Руси-матушке всякой сволочи с обычаем воровским да тяжелым — плюнуть некуда, а на лобном месте нынче торгуют паленой водкой и иным каким непотребством бесовским.

Наконец не ведающие усталости ноги занесли Савельева в уютный тупичок, где над входом в полуподвал заманчиво высветилась неоном вывеска: «Молодежное кафе „РАПСОДИЯ“», а из-за железных дверей доносились негромкая музыка и заливистый женский смех. Рванув тяжелую дверь на себя, Юрий Павлович пожаловал в заведение. Гардероба, как, впрочем, и сортира, молодежному кафе не полагалось. Пробравшись в полутьме небольшого, скупо освещенного помещения к стойке, ликвидатор, взгромоздившись на табурет, спросил буржуазного пива с чипсами.

Плотный лысоватый бармен с беломориной в зубах и глубоким пониманием российской жизни в прищуренных бегающих глазках живо выставил мокрую жестянку с «Хольстеном», шмякнул рядом пакет с зажаренными в масле корнеплодами и, глянув соболезнующе на засветившего пачку стотысячных Савельева, отвернулся — чего с идиотами общаться.

Юрий Павлович рассчитал все верно — он даже не успел приложиться к пиву, как на табуретку рядом взобралась рыжая, безвкусно наштукатуренная лялька и начала переживать, как это, наверное, тяжко — пить в одиночестве.

Что за дела — немедленно свою новую знакомую Савельев угостил «джин-тоником», через пару минут пересел за столик к ее одноклассникам, которые вчетвером отдыхали почему-то в обществе единственной дамы, и, потчуя своих новых друзей водочкой, снова засветил свою солидную наличность. Ситуацию он уже прокачал: в этой маленькой уютной кафешке зависала бригада, помимо всего прочего выставлявшая из денег всяческих залетных лохов.

— Нет, пацаны, я пивка. — Опасаясь клофелина, Юрий Павлович слюнявил уже вторую банку «Хольстена», терпеливо слушал тупые байки сотрапезников и наконец катанул пробный шар: — Ну, ребятки, мерси за компанию, мне пора.

Моментально, словно по команде, школьные дружки рыжей подружки разделились — двое начали уламывать гостя остаться, а парочка крепких молодцов быстро зашла ему в тыл, напрочь отрезав дорогу к дверям. Савельев врубился, что промедление смерти подобно. Все вокруг были из одной стаи, только прозвучит призывный клич: «Наших бьют!» — как накинутся всем скопом, зубами будут рвать чужака, и покидать заведение придется единственным способом — на машине «скорой помощи», хорошо если не ногами вперед.

Чпок — тарелка из-под бутербродов с колбаской «Таллинской» обернулась в савельевских руках двумя опасными бритвами, в мгновение ока расписавшими физиономии его сотрапезников. Вначале никто ничего не понял, только завизжала пронзительно потерявшая всю свою красоту рыжая прелестница. Затем, заливая глаза, хлынула из распоротых лбов кровища, а Юрий Павлович уже выдернул из-под себя стул и, элегантно держа его за спинку, принялся напористо пробиваться к выходу. Один из молодцов, что стояли за его спиной, сразу же лишился зрения, другой — надолго способности к размножению, но тут натурально раздался клич: «Наших бьют!» — и около дверей образовалась застава из крепких полупьяных аборигенов, вооруженных кто чем — от печально известных «розочек» до газовых стволов, заряженных дробью.

— Суки, урою! — Савельев стремительно травмировал ближайшему бойцу голеностоп, шваркнул его соседу по ногам стулом и, без труда перемахнув через стойку, крепко прижал консервный нож бармену к горлу. — Назад, а то хана ему.

На мгновение толпа замерла, а чтобы все сомнения вообще отпали разом, ликвидатор медленно улыбнулся и сделал резкое движение рукой. Из распоротого волосатого уха хлынула ручьем кровища, заскулил истошно подраненный общепитовский деятель. Снова сунув замокревший инструмент ему под горло, Савельев глянул сурово:

— В закрома веди, лишенец.