Метеориты столь большого размера, как Тунгусский, практически не замечают земной атмосферы. Она для них представляет незначительное препятствие. Они практически не теряют массу во время полета и вообще не претерпевают сколько-нибудь значительных изменений. Однако, когда давление на лобовой поверхности метеорита превышает его прочность, метеорит начинает разрушаться. Если кусок камня положить под пресс и постепенно увеличивать нагрузку, то в какой-то момент камень развалится на куски. Практически то же самое происходит и с летящим метеоритом. Крупные метеориты дробятся, их фрагменты уже могут затормозиться в атмосфере и выпасть на землю отдельными глыбами. Если метеорит прочный, как, например, железные метеориты, то он достигает поверхности, не дробясь. В том случае, когда его скорость превышает 4–5 км/с, метеорит может взорваться. И на поверхности Земли станет одним кратером больше.
То есть метеорит летит, не теряя своей космической скорости, до того момента, пока, взорвавшись, не разваливается на части. Тунгусский же метеорит сумел сильно затормозиться, а потом вдруг взорвался. Все не как у людей.
Незначительная потеря скорости при прохождении земной атмосферы — это правило абсолютно справедливо для крупных и плотных метеоритов. Следовательно, возвращаемся к последнему крамольному заключению Скребы: метеорит не был плотным. В процессе полета он дробился, причем это было взрывное дробление.
Я себе представляю это так. Как только давление на лобовую поверхность нашего метеорита превышало какую-то критическую величину, или она прогревалась до какой-то определенной температуры — из нее выбрасывались фрагменты.
Причем выбрасывались, главным образом, в сторону движения метеорита. При этом по закону сохранения импульса скорость метеорита уменьшалась. Если бы фрагменты выбрасывались равномерно во все стороны, то торможения бы не было. Но в нашем случае нагревалась, сдавливалась и, соответственно, дробилась только лобовая поверхность тела. Это все работало как реактивный двигатель, только не разгоняющий, а тормозящий.