Карабах – горы зовут нас

Вопросов не задавали, и так всем было все понятно. Перед входом в КШМ (командно-штабная машина) лежат их боевые товарищи, души которых улетели уже на небеса, а тела, остывшие на холодном снегу, уложены в ряд. Они выполнили свой священный долг перед Родиной, а оставшиеся еще не до конца. Курят, молчат. Кто-то из задних рядов ни к кому, не обращаясь, риторически задал вопрос, который волновал всех:

— Мужики, мы что, окружены, да?

Тут и началось. Все стали кричать и материться, проклиная всех и все. Кляли свою судьбу и то, что они родились на этой земле, все живое и мертвое.

Эта была знакомая картина. С ней полковник встречался еще там, в Шуше и Лачине, но это был 93, а не 92 год. Остались позади год войны и страданий. Год. Будто вечность. Теперь он прекрасно разбирался в психологии так называемых «добровольцев» и молча ждал развязки.

Кто-то из присутствующих, наверняка, должен озвучить вопрос, о котором было оговорено заранее. Широкоплечий парень, ростом под два метра встал из отряда «Гуртулуш», повернувшись к полковнику, глядя прямо ему в глаза, заговорил натруженным хрипловатым голосом,

— Нам все известно, нас всех продали армянам и оставили здесь на погибель. Засели в Баку сволочи и жируют там, а мы подыхай, да? Отвечай, полковник, за чем нас продали? — он крутил головой, подстрекая других, высказаться по этому поводу.

Представители полиции и национальной гвардии как будто ждали сигнала, перебивая друг друга, загалдели, «рвали» рубахи на груди, создавая нетерпимую атмосферу совещания. Полковник делал вид, что внимательно слушает «ораторов», а сам разглядывал тех командиров, на участках которых в последние дни шли ожесточенные бои, переходящие в рукопашные. В отрядах было много погибших и раненых солдат и офицеров. Те спокойно относились к происходящему, сидели, курили, молчали, опустив голову, не глядя на галдящих. Они еще не отошли от того напряжения последних боев. Обстановку все больше и больше накаляли представители полиции.

Этим бы только в Баку на постах стоять, да людей обирать. Сумочки девушкам проверять, да «власть» свою показывать. А тут у входа лежат трупы и смерть не щадит никого, все равны перед смертью и перед АЛЛАХОМ.

Рядом со штабной машиной разорвался снаряд. Без всякой команды, все высыпали на улицу. Перелет метров 100 не больше. Противник нащупывал цели, значит, скоро начнется.

Человек 200–250 собрались вблизи последних домой Атерка. На окраине уже шли бои.

Надо взять себя в руки, надо! Но этого сегодня мало, надо навязать свою волю другим иначе все останутся, здесь лежать на снегу или попадут в плен, а это долгая и мучительная смерть, — думал полковник.

Молчать дальше не было смысла и собрав свою волю в кулак, решил раскрыть сложившуюся обстановку остальным оставшимся в живых бойцам.

Вопрос — быть или не быть — стоял ребром.

Он встал и прошелся по кунгу машины. Постучал по окошку радиста. Выглянул майор Фаталиев, пытавшийся наладить связь со штабом 703 бригады, где находился Начальник Генерального штаба. Одного взгляда на Фаталиева стало понятно, что ему не удалось сделать этого.

— Ну, что брат, тишина? — спросил он майора, прекрасно понимая, каков будет ответ. Нет, так нет, Да не смотри ты на меня, как солдат на вошь, Фаталиев. Ты вот что, продолжай вызывать, может, кто и ответит, а экипаж пускай сворачивается. Я пойду к бойцам, надо решать, что делать.

Спрыгнув с машины, он подошел к лежачим на снегу трупам офицеров.

Прикрытые простынями они напоминали застывшие статуи. Он опустился на колени и стал шепотом читать молитву.

Великий Аллах,

Дай мне мужества, и стойкости,

Дай рукам моим силу, голове разум,

Помоги мне спасти моих солдат,

Придать земле шахидов наших.

Прочитав молитву, и облегчив душу, он встал и спокойно пошел к столпившимся у последних домов отрядам.

— Неуверенность в приказе рождает еще большую неуверенность в исполнении, — как клятву повторял полковник про себя, обретая уверенность и спокойствие. Ночь перевалила середину своего пути и катилась к рассвету. Холодный воздух, пришедший с гор, пробирал до костей. Где-то в начале деревни ухнул очередной снаряд. Крики армянских солдат, прочесывающих деревню, уже слышались неподалеку.

Гул стоял среди столпившихся, многие курили, спрятав окурки в рукава. Подходя к ним, полковник услышал, как чей-то голос натружено хрипел:

— Он, наверно, хочет всех погубить.

— Может шлепнуть его, да и дело с концом — кто-то подсказывал оратору, но разобрать, кто, было невозможно.

— Надо уходить в горы, сами пробьемся и спасемся, иначе смерть всем. Торопит всех тот же голос.

Полковник, отталкивая бойцов, прошел в середину.

— А раненых куда, — вмешался кто-то в разговор, — армянам оставите, да?

— Как же армянам, ты, что с ума сошел, — загудела толпа. Полковник всех предаст, вот увидите, он тоже нас бросит и вырвется отсюда, а мы все сдохнем здесь, — не унимался провокатор.