Карабарчик

Евстигней явился в Тюдралинский сельсовет. Долго шарил глазами по стенам и, не найдя иконы, опустился на лавку.

— Зачем пожаловал? — спросил сурово Прокопий.

Зотников не спеша погладил окладистую бороду, проговорил вкрадчиво:

— Значит, теперь и показаться нельзя? А ежели, к слову доведись, я сочувствующий советской власти, можешь ты меня гнать?

— Ну хорошо. Говори, зачем пришел?

Евстигней крякнул:

— Желаю свой маральник в общее пользование передать.

— Хорошо. Завтра пошлю комиссию, маральник примем. Еще что?

— Бумаги мне никакой не надо. Только запиши где-нибудь, что Евстигней Зотников желает строить… как его… этот самый… — Евстигней наморщил лоб, — социализм, — медленно произнес он незнакомое слово, слышанное от Ершова.

— Все? — с трудом сдерживая гнев, спросил Прокопий.

— Еще желаю отдать старую собачью доху, что купил на ярмарке в Бийске, и комолую корову. Еще… — видя, как побледнел Прокопий, Зотников умолк и в страхе попятился к дверям.

— Вон отсюда! — Прокопий грохнул кулаком по столу и, схватив шапку Зотникова, швырнул ее вслед хозяину. — Паразит!

Вскочив на лошадь и не оглядываясь, Евстигней помчался во весь карьер к заимке.

* * *

Через некоторое время в Мендур-Сокон, в сопровождении Темира и Кирика, приехала русская девушка.

— Наш фельдшер, — объявил Темир Мундусу. — Завтра освободим один из аилов, где она будет жить и принимать больных, а сегодня пусть заночует у нас.

Мундус вынул изо рта трубку и, кивая головой девушке, приветствовал ее по-алтайски:

— Каменный твой очаг пусть будет крепким, пусть будут у тебя кучи пепла и толокна!

Это значило, что он желает приезжей спокойной, счастливой жизни в стойбище.

Наутро, надев белый халат, фельдшерица стала обходить аилы. Переводчиком ей был Кирик. Зашли к снохе слепого Барамая, Куйрук.

Куйрук неохотно поднялась навстречу.

Девушка окинула взглядом бедную обстановку аила и спросила Куйрук о здоровье. Куйрук отодвинулась от гостьи, пробормотав что-то невнятное.

— Что она говорит?

— Она говорит, — запинаясь, начал Кирик, — что русским лекарям не верит.

— А кому же она верит?

Кирик перевел вопрос, но Куйрук, бросив палочку, которой она ковыряла пепел в очаге, отвернулась и не отвечала.

— Скажи, чтобы она вскипятила воду в казане, — сдвинув брови, строго сказала фельдшерица. — Я через полчаса зайду.

Фельдшерица и Кирик вышли из жилья.

В соседнем аиле нудно плакал ребенок и раздавался сердитый женский голос.

У самого входа топтался привязанный теленок. Фельдшерица погладила его по блестящей спине и повернулась к сидящей старухе. Та оказалась словоохотливой. Кивнув головой на люльку, вернее на небольшую деревянную колодку, где лежал ребенок, она рассказала, что внучка Урмат день и ночь не дает ей покоя.

Фельдшерица подошла к люльке, развязала ремешки и приподняла девочку. Дно колодки было мокрое и грязное. Фельдшерица переложила девочку на сухую одежду и сказала старухе, чтобы та выбросила колодку за дверь. Вымыв ребенка, девушка вернулась в аил Темира и попросила дать ей помощницу. Потом вместе с двоюродной сестрой Темира, Танай, опять направилась к Куйрук.

Хозяйка, сидя у кипевшего казана, косо поглядела на вошедших и отрицательно покачала головой:

— Нет, свое счастье смывать не буду.

Лишь после долгих уговоров энергичной Танай удалось вымыть женщину.

Провожая девушек, Куйрук провела рукой по чистому лицу и раскрыла в улыбке беззубый рот.

Прошло несколько дней.

В аил белокурой девушки Сарыкыс — так стали звать фельдшерицу — все чаще и чаще стали заходить жители Мендур-Сокона.

* * *

Следом за фельдшерицей в стойбище приехал бойкий паренек. Остановил лошадь недалеко от аила Барамая и, не слезая с тележки, крикнул хозяев. Вышла Куйрук. Не выпуская длинной трубки изо рта, спросила:

— Чего тебе?

— Где живет Темир?

Женщина показала.

Паренек повернул лошадь и сопровождаемый лаем собак подъехал к аилу охотника.

Дверь открыл Мундус. Посмотрел добрыми старческими глазами на приезжего, сказал приветливо:

— Проходи, гостем будешь. Карабарчик, помоги выпрячь лошадь.

Возле таратайки приезжего уже толпились ребята, разглядывая с любопытством странный груз.

Приезжий снял полог, которым были закрыты книги и широкие листы бумаги, и весело позвал ребят.

— Ну, карапузик, неси-ка вот это в аил! — Он передал пачку книг одному из мальчиков.

Тот неумело взял ее в руки; бечевка, которой была связана пачка, соскочила, и книги рассыпались.

Запахнув рваную шубенку, мальчик присел на корточки перед раскрывшейся книгой и с любопытством стал разглядывать рисунки.

Рядом опустились на землю другие ребята.

На рисунке была изображена большая голова с длинными усами и широкой бородой. Из ноздрей и изо рта страшилища дул сильный ветер, пригибая степной ковыль. Перед головой на могучем коне сидел всадник с обнаженным мечом.

— Уй! — Мальчик обвел глазами своих товарищей и поманил Кирика к себе: — Кто нарисован?

— Яжнай.

Глаза ребят заблестели.

— А это? — Мальчик, показал на богатыря с обнаженным мечом.

— Темир.

— Уй! — радостно воскликнули ребята.