Карач-Мурза

*Князь Михаила Александрович был женат на своей двоюродной сестре, дочери Тверского князя Константина Михайловича.

– Кто видел? – вздрогнув, спросил князь Михаила.

– Девки мои, Дашка да Улька. Не знаю что,– прежде коли со мною такого не бывало, а вечорм что-то боязно стало одной, я им и наказала сидеть в опочивальне, покуда не усну, а уж тогда тихо уходить. Долго мне не спалось, уж близко к полуночи они вышли… Ну и тут, внизу, в переходе меж большой трапезной и передней горницей, ее и увидели. Бгелая, сказывают, и светлая вся, лик скорбный, ровно мученицы… Как глянула на них, они так и упали ничком, будто бы им кто ноги перебил. А когда пришли в память, ее уже не было.

– Ну, может, и врут твои девки,– пробормотал Михаила Александрович.– Они у тебя мастерицы языками кружева плести.

– Чего бы им врать-то? Они о том и сказывать не хотели, чтобы меня не растревожить. Сама я заметала, что Дашка весь день не в себе, стала выспрашивать,– она и туда, и сюда,– еле дозналась от нее правды. После уж и Ульку допросила,– она слово в слово сказала тоже.

– Давно уже покойница не являлась,– промолвил старик Щербинин.– В последний раз видели ее, кажись, перед кончиной родителя твоего, годов тому с тридцать. А ныне вот снова… Не иначе как быть у нас беде

– Глупости все это,– резко сказал князь Михаила.– Глупости и бабья брехня. Эдак, коли всякой сказке давать веру, можно и впрямь довести себя до беды. Пошли лучше спать, утро вечера мудренее! Да чтобы о Настасье Юрьевне никакой болтовни не было, и без того люди слабнут.

Все, помолись, разошлись, только сам князь еще задержал в трапезной. Подобно всем своим современникам, он был суеверен, и хоть другим того показывать было нельзя, -взволновало услышанное. Он хорошо знал историю этого дворцового призрака Тверских князей: прадед его Ярослав Ярославич, – брат Александра Невского и первый удельный князь Тверской, – попал как-то на свадьбу к одному новгородскому боярину, в тот самый час, когда дочь его обряжали к венцу. Невеста с первого взгляда так полюбилась князю, он силою увез ее и против ее воли на ней женился. Брак несчастлив, молодая княгиня вскоре умерла, и с той поры призрак ее появляется во дворце Тверских князей, всегда предвещая беду или чью-нибудь смерть.

«Вот и ныне второй раз уже ее видят,– с тревогой подумал Михаила Александрович. – Да дела-то и вправду такие, что в самую пору ей теперь появляться…»

Гул шагов за дверью оторвал князя от этих печальных размышлений. Вошел воевода Яхонтов и, протягивая ему небольшой камень, обернутый полоской серой бумаги, сказал:

– Вот, княже, в сей час забросили это на стену, где ты велел ожидать. Сам поднял и сразу к тебе.

Плохо повинующимися от волнения пальцам князь Михаила развернул бумажку и, приблизив ее к пламени свечи, прочел:

«Помощи не жди. Ольгерд крепко стоит на том, что обещался Московскому князю руку Твери не держать. Лучше теперь покорись, а живы будем – свое возьмем».

«Нет, брат, уже не возьмем, это конец»,– с горечью подумал Михаила Александрович и, выронив грамотку, опустил голову на ладони.

– Что, княже, плохие вести? – спросил Яхонтов, видя, что князь молчит и не двигается.

– Хуже некуда,– глухо промолвил князь Михаила, не поднимая головы.– С рассветом упреди владыку и бояр, чтобы собрались… будем думу думать. А теперь иди… Хочу один быть.

На следующее утро тверскою боярской думой было принято решение просить мира. Михаила Александрович соглашался признать свою зависимость от Москвы и отказаться от всяких прав на великое княжество Владимирское, но при условий, что Дмитрий не потребует сдачи Твери и отведет от нее свои войска.

В тот же день тверской епископ Евфимий и четверо старейших бояр вышли за ворот осажденного города и были проведены в шатер Московского князя.

Дмитрии Иванович принял послов сурово и, выслушав их челобитье, сказал:

– Тверь могу взять хоть сегодня, а взявши, предать разграблению и обратить ее в пепел, с вами ни о чем не рядясь. Но я не басурман и не литовец: ни людям вашим, ни городу зла не хочу и рать свою готов увести, ежели покорится князь Михаила на всю мою волю да выдаст мне головой вора моего, Ивашку Вельяминова!

– Волю твою, княже великий, мы готовы выслушать и довести ее нашему государю,– ответил владыка Евфимий. – Но Ивана Вельяминова в городе нет, а потому выдать его тебе не в нашей власти.

– Куда же он подевался?

– Дней тому с десять бежал он ночью на челноке.

– Как узнаю я, что в том нет обману?

– Коли мне веришь, княже, крест на том поцелую.

– Добро. Тебе верю, отче. Оставим это,– рано или поздно, я его все одно словлю, А воля моя такова: