Карай. Сын Карая

Роза кормила собак.

Она долго восхищалась Аллочкой, а ее юркие курчавые, неожиданно выскакивающие из-за всех камней и кустов мальчишки совершенно затормошили ребенка.

— Ничего, — сказала Ева, — пусть она с детства привыкает отбиваться от мужчин.

Собаки вылизывали миски. Сильно пахло овсянкой, варенной на буйволиных костях.

— Всегда едят одно и то же, — вздохнула Роза. — Сытно, много, но никакого разнообразия. От рождения до смерти — только каша с костями.

Ева с сожалением разглядывала собак:

— Бедненькие! Служба у них тяжелая, еда скучная. Все счастье — когда нацепят ошейник и поведут на поиск…

Она мельком взглянула на Дикаря. Пес, наверно, чуял присутствие хозяина. Оставил недоеденную овсянку, просунул нос сквозь прутья. Влажный черный пупырчатый кончик подергивался, шевелился; он показался Еве на секунду маленьким зверьком, который живет отдельно от собаки.

— Поверите, — сказала она Розе, — после гибели Карая ни одну собаку больше любить не могу. Ничем этот Дикарь передо мной не провинился, а вот не хочу я его, не нужен он мне. А Карай был необходим. Почему? В чем разница? Андрей, по-моему, даже злится на меня…

— А я их всех люблю, — сказала Роза. — Мне что Найда, что вислоухий Джек, что Маузер — все одно. Они все труженики.

Андрей позвал жену. У ворот уже стоял Геворк и держал на коротком поводке Маузера.

— Вот, — сказал Андрей, — видишь, в зоопарк с собакой идем!

— Правда, Геворк? Вас же не пустят.

— Ничего, там знакомые. Я договорился.

— А для чего?

— Ну как «для чего»! — Геворк упрямо наклонил курчавую черную голову. — Мы должны приучать собаку к работе во всяких условиях.

— Видишь ли, Ева, какое дело… — Андрей долго двигал скулами, глаза у него были очень серьезные, — нас иной раз посылают на поиск в Нубийскую пустыню. Также и в Уссурийскую тайгу. Там мы, понимаешь, ищем со своими собаками похищенное жуликами барахло, а вся местность там буквально кишит львами и тиграми. Ну, гиены, слоны — этих я уже и не считаю. Так вот, понимаешь, чтобы заблаговременно приучить служебно-розыскную собаку…

— Ладно, ты не остри, — оборвала Ева. — У Геворка, наверно, есть свои соображения…

Геворк рассердился:

— Да просто-напросто я хочу приучить собаку, чтобы совсем ничего на свете не боялась! Пусть хоть одна такая будет во всем питомнике. — И тут же подвел итоги — Конечно, у меня сотрудники такие: как кончилась смена — их уже дело не интересует. А у меня, черт меня побери, ненормальный характер. Каждую секунду думаю, как и что улучшить…

— Вы, Геворк, — самый прелестный и самый заботливый начальник на свете! — засмеялась Ева. — Идемте улучшать Маузера.

Так и пошли: впереди Андрей с дочкой, позади Ева и Геворк с Маузером.

У ворот питомника сидел старик с двумя корзинами: в одной — жареные семечки, в другой — букетики полевых цветов.

Дед был дряхлый, проводники жалели его.

Он узнал Андрея, окликнул и преподнес Алле букетик.

— Как здоровье, дедушка?

— Да неважно, сынок. На том свете утеряли, наверно, списки, где обозначена моя фамилия. Все не зовут и не зовут меня. Забыли!

— Да и вы сами туда не торопитесь, дедушка. Выглядите прямо как огурчик.

— Верно, — подтвердил старик, — не тороплюсь я, не тороплюсь.

В кассе зоопарка Андрей взял билеты для всей компании.

Неподалеку от входа стеной — друг на друге — стояли клетки с попугаями. Метались вверх и вниз красные, синие, белые перья. И такой крик, щелканье, клёкот встречал посетителей, что Аллочка встрепенулась и счастливо засмеялась:

— Птички, мама…

Ева бросила в клетку горсть семечек.

На Маузера попугаи не произвели впечатления. Он видел в жизни слишком много и уже устал воспринимать новое. Бывал он в квартирах — роскошных и плохих, лазил в пещеры, разыскивал следы в птичниках и на скотных дворах, в поездах и в театрах. Он ездил на всех видах транспорта и летал в самолетах. Чем мог его удивить зоопарк?

Пес зевнул, неохотно раздвинув седые губы, прикрыл глубоко запавшие глаза и отвернулся.

В пруду купалось солнце. Вольно жили тут гуси и великое множество уток — нырки, кряквы, шилохвостки и какие-то особенные, ярко-неправдоподобные птицы из семейства утиных, разрисованные от рождения, словно самые волшебные игрушки. Вытягивали гордые шеи лебеди. Хлопотали у берега цапли, то и дело погружая в воду клювы-ножницы. На одной ноге стоял розовый фламинго. Выставив грудь, бродил в одиночестве недовольный важный пингвин.

Аллу невозможно было увести отсюда. Пришлось отцу посадить ее к себе на плечо.

Маузер равнодушно глядел на воду. Его раздражало бессмысленное мелькание освещенных солнцем крыльев. Он отвернулся.

— Видите? — с торжеством сказал Геворк. — Вот так и должна реагировать настоящая служебная собака. У нее есть хозяин, ошейник, миска с едой и след, который нужно довести до выявления преступника, когда это приказано. И больше ей ничего на свете не интересно.

— Мама, пойдем, где птичка на одной ножке! — требовала Алла.

Ева подготавливала ее к сюрпризу:

— Мы сейчас слона увидим…