Карающий орден (СИ)

   - Нельзя спать там, где совсем недавно погибли, может быть, десятки людей! - раздраженно процедила девушка, скрещивая руки на груди и прожигая взглядом землю под ногами Аша.

   - Отчего же?

   - Это непочтительно по отношению к умершим - ходить по их костям и отдыхать там, где другие в мучениях сгорали заживо.

   - Им уже все равно.

   - Зато мне не все равно. Это место плохое, здесь пахнет болью и страданиями... Прямо как в тех казематах в Италане.

   - Значит так... Послушай меня, Лантея. Твоя задумка с помощью мальчишке мне совершенно не нравится. Это рискованное предприятие с нехорошими для нас и него последствиями... Но твоя идея по поводу леса в разы дерьмовее, - выдохнул Ашарх и сразу же примирительно поднял ладони. - Я помогу тебе с парнем и даже рот не раскрою, обещаю. Если ты, тварь тебя сожри, послушаешься меня хоть в чем-то и останешься ночевать в гребаном сарае, а не пойдешь в лес!

   Он буквально выкрикнул последнюю фразу, встречаясь суровым взглядом с обжигающим льдом глаз хетай-ра. Лантея нахмурилась, сведя белые брови к переносице. Несколько секунд в ней отчаянно боролись упрямство и здравый смысл.

   - Ладно. Уговорил.

   Профессор сдержал широкую торжествующую улыбку, ограничившись довольным фырканьем. Небольшая но решительная победа над спутницей принесла ему немалое удовольствие. Передав в руки девушке поводья от жеребца, Аш засучил рукава и осторожно подхватил обессиленное тело мальчика под пристальным взглядом Лантеи. Парень даже не застонал - он все еще пребывал без сознания. Ашарх нес его аккуратно, как хрупкую статуэтку, готовую разбиться от любого неловкого движения, а хетай-ра поддерживала обожженные ноги.

   Идти пришлось недалеко: всего в десятке метров от места, где беглецы нашли мальчика, стоял крепкий овин, практически не пострадавший от пожара. Стены строения и покатая деревянная крыша обуглились снаружи, но внутрь огонь не пробрался. Овин был разделен на две части, в одной из которых располагалась широкая яма с печью без трубы, а во второй стояли снопы, приготовленные для просушки и молотьбы.

   Решив обосноваться ближе к очагу, путники перетащили несколько необмолоченных пшеничный снопов на землю, бросили на них плащ чужеземки и уложили поверх пострадавшего мальчика. Пока Лантея тщательно осматривала тело ребенка, профессор, не теряя времени, отыскал несколько рассохшихся старых ведер, брошенных у центрального деревенского колодца, видимо, еще во время тушения пожара. Напоив коня, Аш отвел животное к зеленевшей кромке леса пастись и там стреножил его, а после молча принялся таскать в овин воду.

   Девушка освободила не приходившего в сознание ребенка от одежды, бережно отмыла от копоти его неповрежденные части тела и попыталась влить в рот хоть пару капель жидкости. Пожертвовав свою нательную рубаху ради такого важного дела, Лантея разорвала ее на лоскуты и перевязала ссадины мальчика, не рискуя, впрочем, пока что трогать сильные ожоги.

   Совсем скоро окончательно стемнело. Ашарх развел огонь в печи, чтобы подогреть воду для раненого и приготовить какой-нибудь легкий ужин. В овине стало гораздо теплее и уютнее, когда в мятом котелке закипела вода, и профессор, прижавшись спиной к жаркому печному боку, наблюдал за своей спутницей. А хетай-ра отчаянно пыталась сделать все, что было в ее силах. Спустя час сомнений она все же решилась вправить мальчику кость, хоть и предупредила Аша, что видит перелом лишь второй раз в жизни и до конца не уверена в своих действиях.

   Кость поддалась далеко не сразу: Лантея неловко хваталась пальцами за ступню ребенка, опасаясь задеть обширные ожоги, пока в какой-то момент девушка просто плавно не начала тянуть ногу на себя, и неестественный мышечный бугор на голени не стал уменьшаться. Однако посередине процесса от боли бедный парень впервые пришел в себя, оглашая овин чудовищными хриплыми криками. Но состояние его продолжало быть тяжелым: мальчик не понимал ничего и лишь истошно вопил, пока снова не провалился в небытие, не выдержав боли. Аш только и успел влить ему в рот немного воды.

   Когда кость встала на место, то хетай-ра быстро и нервно наложила шину из нескольких палок и лоскутов ткани. Лицо ее было бледнее обычного, а руки мелко тряслись. Впервые профессор увидел свою спутницу в таком состоянии: она была необыкновенно сосредоточена, но вместе с тем не могла обуздать собственную тревожность и испуг. Перед ней лежало беспомощное создание, жизнь которого полностью зависела от чужеземки. И она не имела права на ошибку.

   С ожогами дело обстояло гораздо сложнее: к ним прикипели куски одежды, которые даже после размачивания в воде никак не отставали. И несмотря на то, что по-хорошему не стоило оставлять в мокнущих ранах ткань, с ней ничего нельзя было поделать. Срывать со свежих ожогов лоскуты значило доставить неокрепшему мальчику еще больше боли.