Каракалла. Иисус Навин

Этот шум привлек внимание больного, и когда он поднял сомкнутые веки и увидал Мелиссу, с беспокойством следившую за каждым его движением, то тихо сказал, положив руку на свой лоб:

– У этого зверя хорошая память, и он приветствует тебя от моего имени. Ты должна была прийти, я знал это!

Девушка подошла к нему ближе и ласково сказала:

– Так как ты нуждаешься во мне, то я охотно пошла за Филостратом.

– Так как я нуждаюсь в тебе? – спросил император.

– Да, – отвечала Мелисса, – то есть нуждаешься в моем уходе за тобою.

– В таком случае мне следовало бы желать ради тебя страдать очень часто, – быстро заметил он, но затем жалобным тоном прибавил: – Хоть и не так ужасно, как сегодня.

По звуку его голоса было слышно, как ему трудно было говорить, и немногие слова, которые он приготовил, чтобы сказать Мелиссе что–нибудь любезное, причинили его потрясенным головным нервам такую боль, что он со стоном вновь опустился на подушки.

Теперь все снова казалось на некоторое время спокойным, затем Каракалла отнял руку ото лба и, как бы прося извинения, продолжал:

– Никто не может представить себе, что это за боль. И когда я говорю даже так тихо, каждое слово отзывается с шумом в моей голове.

– Так тебе следует молчать, – прервала Мелисса. – Если тебе будет что–нибудь нужно, то только кивни мне, я пойму тебя и без слов, и чем тише будет здесь, тем лучше.

– Нет, нет, ты должна говорить, – просил больной. – Когда говорят другие, здесь, вверху, поднимается стук, который раздражает меня, но твой голос мне приятно слышать.

– Стук? – спросила Мелисса, в которой это слово вызвало старые воспоминания. – Не кажется ли тебе также, что как будто молоток стучит над твоим левым глазом? Нет ли у тебя какой–то пронзающей боли в мозгу и не чувствуешь ли ты при этом дурноты, точно от морской качки?

– Так ты знаешь это мучение? – спросил удивленный Каракалла, и она отвечала тихим голосом, что ее умершая мать страдала иногда подобными головными болями и описывала их ей.

Каракалла снова опустился на подушки, начал шевелить засохшими губами и бросил взгляд на питье, предписанное ему Галеном. Мелисса, которая совсем еще ребенком ухаживала за милою больною, угадала, чего он хочет, принесла целебный напиток и дала ему пить.

Император поблагодарил ее взглядом. Но лекарство, по–видимому, только усилило боль. Он лежал без движения и хрипел, затем, стараясь переменить положение, тихо простонал:

– Мне кажется, как будто здесь, вверху, стучит железный молоток. Можно подумать, что и другие слышат этот стук.

При этом он схватил руку девушки и положил ее на свой горячий лоб.

Мелисса почувствовала под пальцами такое сильное и отрывистое биение пульса в висках, какое бывало у ее матери, когда она, Мелисса, клала свою холодную руку ей на болящий лоб, и, проникнутая желанием смягчить и уничтожить боль, она оставила правую руку на глазах страждущего. Как только он чувствовал, что одна рука ее становилась горячею, она клала на ее место другую, и, должно быть, это приносило больному облегчение, потому что его стоны мало–помалу прекратились, и, наконец, он сказал с благодарностью:

– Как хорошо это действует на меня! Ты… я знал, что ты поможешь мне. Здесь, вверху, становится совсем спокойно. Еще раз положи руку, девушка!

Мелисса охотно исполнила эту просьбу, и, заметив, что его дыхание становится все легче и свободнее, она призналась, что головная боль у ее матери часто облегчалась, когда она клала руку на ее лоб.

Император бросил на нее прояснившийся взгляд и спросил, почему она прежде не сказала ему о благодетельном действии этого средства.

Мелисса медленно отняла руку, опустила глаза и тихо ответила:

– Но ведь ты император, ты мужчина… а я…

Каракалла запальчиво прервал ее и ясным голосом сказал:

– Не то, Мелисса! Разве же ты не чувствуешь со своей стороны, что нас влечет друг к другу что–то иное, чем то, что обыкновенно соединяет мужчину с женщиной? Вот лежит камея. Посмотри на нее еще раз. Нет, дитя, нет! Это сходство вовсе не случайность. Пусть близорукие называют это суеверием и пустою фантазией, я знаю лучше. В этой груди живет по крайней мере часть души Александра. Множество признаков – я расскажу тебе об этом впоследствии – делают это для меня достоверною истиной. И вчера утром… я вижу теперь все снова перед собою… Ты стояла вверху, влево от меня, у окна… Я посмотрел вверх… Наши глаза встретились, и при этом я почувствовал в глубине сердца какое–то странное волнение… «Где я видел прежде это прекрасное лицо?» – спросил я сам себя. И ответ был такой: «Да, ты уже встречал ее чаще, чем теперь, ты знаешь ее!»

– Мое лицо напомнило тебе камею? – спросила Мелисса встревоженно.