Каракалла. Иисус Навин

– Вот еще что: завтра мы вместе попробуем цитру. После ванны я всего охотнее занимаюсь приятными вещами. Адвент отправится за тобою. Мне очень интересно послушать твою игру и пение. Из всех звуков человеческий голос прекраснее всего. Так точно и радостные крики моих легионов приятны для слуха и сердца. Не правда ли, ведь и на тебя подействовало ликование столь многих тысяч?

– Разумеется, – поспешно отвечала она, и ей хотелось упрекнуть его в той несправедливости, которую он совершил в отношении граждан Александрии ради угождения своим воинам.

Но она чувствовала, что теперь время для этого было бы плохо выбрано, и все другое отступило далеко на второй план перед желанием поскорее ускользнуть от этого ужасного человека.

В следующей комнате она увидала Филострата и попросила отвести ее к Эвриале. Все приемные комнаты были теперь переполнены до последней степени, а чувство самоуверенного спокойствия, с которым она пришла сюда, теперь исчезло.

XXII

В то время как Мелисса проходила с философом сквозь скученные группы ожидавших, он указал на них и проговорил:

– Из–за тебя, дитя, для этих сотен людей время тянулось страшно долго, и не одна надежда оказалась неосуществленною. Удовлетворить их всех – дело просто гигантское. Впрочем, Каракалла худо ли, хорошо ли, а все–таки справится с этим.

– Тогда он забудет обо мне, – проговорила Мелисса, вздохнув с облегчением.

– Едва ли, – возразил девушке философ. Испуганное дитя возбуждало его сострадание, и, желая, насколько от него зависело, облегчить судьбу Мелиссы, он проговорил серьезно: – Ты назвала его ужасным, и он действительно может быть таковым скорее, чем кто–либо другой. Но относительно тебя он до сих пор оказывался добродушным, и если ты последуешь моему совету, то должна всегда делать вид, что ожидаешь от него только одного хорошего и благородного.

– Тогда мне придется притворяться! – возразила Мелисса. – Он еще только сегодня лишил жизни благородного Тициана.

– Эти вещи касаются государства, а не тебя, – отвечал Филострат. – Прочти мою характеристику Ахилла. Я изображаю его среди других героев таким, каким мог бы быть Каракалла. Постарайся и ты смотреть на него таким же образом. Я знаю, что иногда его подстрекает желание оправдать то хорошее мнение, которое имеют о нем другие. Заставь поработать свое воображение. Я скажу ему, что ты считаешь его великодушным и благородным.

– Нет, нет, – сказала Мелисса, – это только ухудшит дело!

Но философ перебил ее:

– Верь в мою более зрелую опытность. Я знаю его. Если ты прямо выскажешь ему свое действительное мнение, то я не ручаюсь ни за что. Мой Ахиллес выказывает и хорошие качества, с какими он явился на свет, и если ты всмотришься внимательно, то сумеешь еще различить искры под пеплом.

С этими словами он покинул девушку. Они дошли до переднего зала жилища верховного жреца, и немного спустя Мелисса сидела против Эвриалы и рассказывала ей обо всем, что она пережила и перечувствовала.

Когда Мелисса сообщила ей о совете, данном Филостратом, та погладила ее волосы и проговорила:

– Постарайся последовать совету этого опытного человека. Это не может быть слишком тяжело для тебя. Если женское сердце когда–либо было соединено какими бы то ни было узами с мужчиною, а чувство сострадания принадлежит к самым сильным узам, то эти узы могут быть порваны, но все–таки от них останется несколько нитей.

Но Мелисса с живостью прервала ее:

– Не существует более даже никакой паутины, которая могла бы соединить меня с этим чудовищем: убийство Тициана разорвало все.

– Нет еще, – с уверенностью проговорила матрона. – Сострадание есть единственная форма любви, которая в нежном сердце не может быть уничтожена никаким преступлением. Ты молилась за императора, прежде чем знала его, и это делалось из одного только человеколюбия. Продолжай быть милосердною к несчастному и при этом считай, что судьба призвала тебя для ухода за больным. Как много христианок добровольно принимают на себя подобные подвиги любви, и добро остается добром, правое правым для каждого, молится ли он единому Богу или многим. Если ты содержишь сердце свое в чистоте и постоянно помышляешь о том времени, которое исполнится для каждого к его благополучию или к погибели, то и из этой грозящей тебе серьезной опасности выйдешь неприкосновенной; я знаю, я чувствую это.

– Но ты не знаешь его, – перебила ее Мелисса, – не знаешь также, до какой степени он может быть ужасен. А Диодор! Когда он оправится от болезни и узнает, что я, повинуясь призыву императора, являюсь к нему, как только он пожелает меня видеть, а злые языки наговорят ему обо мне дурного, то он проклянет меня!

– Нет, нет! – воскликнула матрона, целуя лоб и глаза девушки. – Если он действительно любит тебя, то сохранит также и доверие к тебе.

– Он любит меня, – рыдая проговорила девушка, – и если он даже не откажется от той, которая заклеймена позором, то его отец станет между нами.