Каракалла. Иисус Навин

Он описал их подробно и ясно, как только мог. За каждого из них цезарь обещает награду в тридцать тысяч драхм, а за дочь Герона вдвое, но только в таком случае, когда она и другие указанные лица будут приведены к нему живыми и невредимыми. Следовательно, ради своей собственной выгоды они в домах должны смотреть в оба и соблюдать осторожность. Кто захватит дочь резчика, при этом он еще раз описал Мелиссу, тому цезарь будет обязан особою благодарностью, и тот может рассчитывать на повышение по службе.

При этой речи присутствовал еще центурион Марциал; но затем он быстро удалился.

Он чувствовал себя в таком же положении, как после удара дубиной, который во время войны с алеманнами нанес ему один рыжий германец, потому что в его голове был шум и звон и все пестро перепуталось, как тогда. Только вместо фиолетово– и золотисто–желтых кругов перед глазами вертелись теперь кроваво–красные.

Прошло довольно много времени, прежде чем он мог собрать в голове первые ясные мысли, но затем кулаки его сжались, и он снова вспомнил, с какою злобой цезарь неизвестно почему прогнал его от семьи.

Наконец его широкий рот скривила довольная улыбка. Теперь он был уволен от службы и не был обязан участвовать в этой свирепой бойне.

В какой–нибудь чужой земле Марциал, может быть, охотно принял бы в ней участие, как и всякой другой, и радовался бы богатой добыче, которая должна была достаться каждому, но здесь, на своей родине, где жили его мать, жена и дети, предстоявшая работа казалась ему самым ужасным злодеянием.

Кроме семьи резчика, к которой он не имел никакого отношения, цезарь, по–видимому, в особенности указывал на Веренику, а ее муж, Селевк, был ведь господином отца центуриона, да и жена воина находилась в услужении у этого купца.

Сам он еще в юности вступил в военную службу, женился на дочери свободного человека, служившего садовником у Селевка, и затем был переведен в Рим, в преторианскую гвардию, а его жена получила место надсмотрщицы за виллою Селевка в Канопусе. Этим он был обязан прежде всего доброте госпожи Вереники и ее покойной дочери Коринны, и поэтому был искренне признателен жене Селевка, так как с тех пор как его жена поступила на эту должность, он мог спокойно переходить с войском из одной страны в другую.

Когда теперь, на пути к своим домашним, он дошел до Канопской улицы и увидал статуи Гермеса и Деметры, стоявшие перед домом Селевка возле больших входных ворот, его неповоротливый ум вспомнил о многом, чем он был обязан купцу и его жене, и внутренний голос сказал, что его долг предостеречь их.

Цезарю, злобному убийце, который из прихоти лишил честного солдата лучшей радости его жизни и отнял у него половину его жалованья, так как преторианцы получали двойной оклад против других войск, он не обязан уже был ничем, и если бы он знал какое–нибудь ремесло, то еще сегодня утром с величайшим удовольствием бросил бы меч ему под ноги.

Теперь он мог по крайней мере воспользоваться случаем и помешать цезарю в его злодейском предприятии. Было прекрасно, что ему хоть один раз представился случай сделать что–нибудь хорошее своим благодетелям, и потому он, прежде чем идти домой, зашел в дом Селевка.

Его там хорошо знали и тотчас же доложили о его приходе хозяйке дома.

На этот раз нижние комнаты стояли пустые, потому что квартировавшие там солдаты были собраны на площади Серапеума.

Но что сделалось с садиком в имплювиуме, какие безобразные следы видны были там повсюду, где квартировали солдаты и где они, упившись дорогими винами хозяина, давали полную волю своему бесчинству!

Бархатистая лужайка уподобилась гумну, с кустов редкостных растений были сорваны цветы вместе с ветвями. На драгоценном полу из мозаики виднелись черные пятна там, где, разводился огонь, проходы с колоннами были превращены в места для просушки белья воинов, и веревка, на которой висела только что вымытая мокрая одежда солдат, обвивалась вокруг шеи Венеры работы Праксителя, там вокруг лиры Аполлона, изваянного из мрамора Бриаксисом. Несколько индийских растений были потоптаны, и в большом зале для пиршеств, служившем спальнею для сотни преторианцев, валялись кругом дорогие подушки и ковры, которые они сорвали с диванов и стен, чтобы устроить для себя удобное лежбище.

При этом зрелище Марциал, солдат, привыкший к войне, гневно стиснул зубы. То, что он видел здесь разрушенным, было с давних пор предметом его почитания, и в нем поднялась желчь при виде опустошения, произведенного его товарищами. Перед покоями женщин им овладел страх. Как объявит он госпоже о том, что угрожает ей?

Но он должен был это сделать и потому пошел за служанкой Иоанной, которая привела его в комнату госпожи.

Там сидел адвокат, христианин Иоанн, перед табличками для письма и свитками папируса и работал по делам своей патронессы. Сама она находилась при раненом Аврелии, и как только Марциал узнал это, то просил доложить ей о своем приходе.