Каракалла. Иисус Навин

Свет от котлов с горящею смолою, освещавший улицу, отражался в одном месте в сверкавших желанием, пылавших от страсти и опьянения глазах, в другом – на оружии римских воинов. Большинство их принадлежало к свите императора. Как на войне, они и в мирное время старались одержать победу над городом, и не один грек, ворча, но без сопротивления, отказывался от основательных притязаний на какую–нибудь красавицу в пользу трибуна или центуриона. Там, где александриец вежливо уступал, они шли напролом и в уверенном сознании, что они привилегированные защитники императора и вблизи его неприкосновенны, отталкивали в сторону все, что загораживало им дорогу.

Громко и грубо их варварские голоса потрясали воздух и останавливали разговоры и шутки греков, которые даже в опьянении и необузданном веселье сохраняли изящество своей натуры. Но зато воины редко встречали дружеский взгляд александрийца. Девушка была кладом для этих буянов не менее приятным, чем и для сынов ее собственного народа.

Огонь смоляных котлов освещал также разные сборища, которые образовывались с быстротою молнии там, где эллины сталкивались с римлянами. Правда, ликторам и стражникам обыкновенно удавалось разнимать ссорившихся, потому что приказ начальства повелевал им постоянно быть на стороне римлян.

Говорящие и спорящие мужчины, смеющиеся и поющие женские голоса смешивались с повелительными криками ликторов. Игра на флейтах и лютнях, звуки кимвалов и бубнов вырывались из открытых кабаков и харчевен на улицу, и от маленького круглого храма Афродиты, у которого римский врач обещал завтра рано утром встретиться с Мелиссой, доносились самые громкие веселые клики и смех разгулявшихся любовных пар.

В другое время самою оживленною в городе была Канопская улица, но теперь улица Гермеса превзошла ее в этом отношении, так как она вела к жилищу Каракаллы в Серапеум, и оттуда изливался поток людей, жаждущих удовольствий, сталкиваясь с приливом другой толпы, которая стремилась туда, чтобы бросить взгляд на великолепие императорского двора и на лагерь, раскинутый на площади Серапеума.

Вся улица походила на праздничный зал, и Александр часто был принужден выходить вслед за девушкой и ее спутниками из–под аркад возле домов на дорогу, потому что им нужно было избегать то слишком густой толпы, то отдельных пьяных людей, или навязчивых ухажеров, или буянов, ищущих ссоры.

Однако же мнимый старик так искусно прокладывал дорогу для девушки, фигуру и лицо которой скрывал от глаз прохожих головной платок, что Александру не представлялось случая кинуться к ней и доказать ей свою преданность посредством какого–нибудь мужественного поступка. Юноша давно уже решил, что он обязан предостеречь девушку от опасности провести ночь под охраной этой продажной обманщицы и ее бесчестного соучастника; но его еще удерживала мысль, что нападение на ее спутников привлечет к ней взгляды толпы и поставит ее еще в худшее положение.

Трое спутников остановились под аркадами на левой стороне улицы. Кастор снова схватил руку девушки и, прощаясь, обещал ей тихим голосом прийти завтра утром, чтобы проводить ее к озеру; но Агафья снова горячо и сердечно поблагодарила его.

В эту минуту точно какая–то внезапная буря унесла всю сдержанность Александра, и, прежде чем сам того ожидал, он очутился между обманщиком и молодою христианкой, быстрым движением разнял их руки, ударив сильным кулаком по руке Кастора, крепко схватил левую руку Агафьи и вскричал:

– С тобою ведут бесчестную игру, и эта женщина тоже обманывает тебя! Вот этот человек, – при этом он выпустил руку переодетого, который в бешенстве напрасно старался ее высвободить, и сорвал с его лица фальшивую бороду, – вот этот человек бессовестный обманщик.

Агафья, которая до сих пор тоже старалась высвободить свою руку из руки Александра, громко закричала от страха и негодования; а разоблаченный крамольник сорвал с головы своего противника капюшон Каракаллы, с яростью и проворством пантеры схватил его за шею и с быстро вернувшимся к нему присутствием духа закричал, призывая на помощь.

Кастор тоже был силен, и между тем как Александр старался оттолкнуть его от себя правою рукою, не выпуская руки Агафьи, крик диаконицы и ее спутника привлекал все больше и больше народа.

В одно мгновение они были окружены любопытными, которые, смеясь и ругаясь, подстрекали борцов или старались их успокоить. Но в то время как Александру только что удалось вывернуть руку своего противника так, что тот принужден был опуститься на колени, позади него раздался громкий голос, крикнувший с торжествующим злорадством: «Попался зубоскал в ловушку!»

– Цминис! – вскричал встревоженный Александр и только теперь осознал вполне, что его свобода и жизнь находятся в опасности. Как олень, окруженный сворой собак, он поворачивал голову туда и сюда, ища выхода, и, когда его взгляд снова упал на то место, где стоял его противник, он нашел его пустым. Ловкий фокусник воспользовался поднявшейся пылью и исчез в толпе.