Карамель. Новый Мир

– Для обезличивания и смешения толпы, разве нет? – спорит водитель. – Думалось, ты уже переваривала эту мысль.

Даже если он скажет, что Новый Мир – пустошь и утопическая блажь, я не поверю. Это мой мир. Мой Мир. И я на защите его – как он на защите меня.

Каин говорит:

– Хотел бы я узнать тебя ближе.

Веду от возмущения бровью:

– Из неизвестных источников ты знаешь достаточно.

– Не больше, а ближе, конфетка.

– Тому не бывать.

– Посмотрим.

И парень нагло улыбается. У него и улыбка пряная, тягучая. Обаятельная. Красивому лицу верить нельзя – это я поняла. Глупый, наивный, самоуверенный. Целый мешок безупречно-губительных качеств!

– Ты хоть раз смотрела под ноги, пока шагала по иллюзорному, обманывающему, застилающему глаза Золотому Кольцу? Знаешь, что там?

– Никто не знает, – пресекаю я. – Никому в голову не придёт проверять, это девиантно.

– Не всё, что расходится от государственного гласа, неправильно и девиантно.

– Всё.

– Могу сказать. Если спустишься на самый нижний из существующих в Новом Мире мостов и посмотришь себе под ноги, непременно разглядишь странный блеск. Словно натянутое полотно, брезент. Словно земли там нет и, если свалишься, до неё не долетишь. Есть что-то другое. Перекрывающее.

– Наверняка, ещё одна защитная конструкция изобретателей и конструкторов, великих умов Нового Мира. Чтобы гадкие испарения от мёртвой земли не поднимались к нам. Логично?

– Или чтобы гадкие люди не могли спуститься к возможно немёртвой земле.

– Ты больной и фантазия у тебя больная, Каин.

– Наличие фантазии лучше, нежели её отсутствие, Карамель. Жить веселей.

– Ты живёшь не для веселья. У каждого есть свой долг – перед государством в первую очередь, а затем и перед самим собой: выстроить лучшее будущее, работать на благо мира. Понимаешь?

– Тебе мозги промыли.

– У меня они хотя бы есть.

– Только их притупили действия таблеток.

Стремлюсь обозначить свою позицию:

– Очевидно, ты желаешь, чтобы я помогла тебе…

– В моих действиях и словах, Карамель, – перебивает он, – нет злого умысла. И познакомиться я хотел не ради выгоды. Моя цель – нести правду.

– Твоя правда однобока, янтарные глазки.

– Ты поймёшь, сама всё поймёшь. Мы не такие как вы – верно; но мы не плохие. Другое – не значит «плохо», незнакомое – не значит «опасно», чужое – не значит «не способно стать родным».

– Что ты сделал кроме слов, Каин? – спрашиваю я. – Ты типа связиста или вся твоя внутренняя революция – содрогание воздуха с целью раскачать лодку изнутри? У всего есть последствия – готов ли ты к своим или движешься на неясном максимализме?

– Чёрт, а ты, Голдман, действительно умна, – улыбается парень.

Пытается отвести взгляд, сместить центр внимания. Говорю:

– Это не ответ.

Продолжает:

– Мне говорили, как ты уже упомянула «неизвестные источники», что Голдман слишком эгоистичны, горделивы и себялюбивы, а потому не видят дальше носа – это не так. Ты видишь всё, за всем наблюдаешь. Это лишь доказывает твою особенность и исключительность, Карамель.

– Давай разъясним: мне выгодно и удобно жить так, как я живу, – кидаюсь в ответ. – Без причуд и без переживаний. Выгодно и удобно.

– Ага, – со скептической интонацией отзывается собеседник. – А к чему лежит душа?

Какая ещё, мать его, душа? Серьёзно? Что дальше?

– Красивые речи, Каин – почти сахар. А толку? Такие как ты разрушают, губят.

– А такие как ты, Карамель, создают, признаю это. Знаю. И также знаю, что внутри тебя есть нечто покусывающее мысли: оно заставляет сомневаться в порядке и стабильности вещей и системы. Изредка. Ты думаешь отличительно от норм и законов.

– Что ты хочешь этим сказать?

Пытается оскорбить? По интонации не похоже…ещё и в глаза смотрит. Плавко.

– Ты будто бы просыпаешься в самом деле, – продолжает Каин, – оковы сна и дурмана сходят – ты рассуждаешь не как житель с поверхности, но и не как беженец с низовьев, изгнанный или Остроговец. Это ты, твоё истинное лицо. Не абстракция и не искусственно-созданный образ. Ты – настоящая. Не идеальная по чьим-либо меркам, а настоящая.

– То есть, – готова поспорить, – «идеально» априори не может быть «настоящим»?

– Может, отчего же. Воедино! Но разница в них есть. Настоящий – либо таков, либо нет. А вот идеальность – понятие не имеющее ни контура, ни определения.

Вырывается:

– Подобно любви?

Хочется прижечь себя за раскованность речи.

– Нет, с любовью всё понятно, – и вдруг Каин открывает дверь с моей стороны. – Либо любишь человека, либо нет.

Понимаю его и, утаив подарок в рюкзаке, выхожу. Как это всё странно…

Словно бы в прострации двигаюсь к дому. Не оглядываюсь, не смотрю на водителя. Не смотрю на сад. Не смотрю на Новый Мир. Не смотрю на город. Смотрю на дом, приближаюсь к входным дверям – дом и двери словно бы отдаляются. Всё дальше и дальше. Вдруг – распахиваются. Спасительный силуэт служащей возвращает меня в реальность.

– Всё хорошо, мисс Голдман? – беспокоится Миринда. – Вы провели много времени на посадочном месте, вам требуется помощь?

Даже служанка обратила на это внимание. Оказываюсь в прихожей, но снимать пальто не тороплюсь. Забываю об обыденном порядке вещей и в момент выпаливаю ложь: