Карамело

Мы ездили на остров Ла-Рокета, через залив, на лодке со стеклянным дном, и по пути туда видели под водой статую Девы Марии Гваделупской, целиком из золота. Видели мы ослика, пьющего пиво. И ныряльщиков с обрыва в Кебраде, и закат в Лос-Хорнос, где океан охотится на тебя и с тяжелым грохотом падает вниз, словно кулак армрестлера. И съели рыбный обед за шатким столиком, установленном в песке, а потом качались в гамаке. Папа был в хорошем настроении и купил нам всем ожерелья из ракушек – Маме и мне, Тетушке и Антониете Арасели, Бабуле и даже Канделарии.

Канделария сразу же надела его и теперь подпрыгивает на каждой волне и плескается, такая же загорелая, как все здешние жительницы. Солнце сверкает на поверхности воды, отражается в капельках. Вода мерцает, делая все более ярким. Можно уплыть прочь, подобно морской пене. Вон там, чуть-чуть за пределами досягаемости, Канделария сияет на солнце, как блестящая водяная птица. Солнце такое яркое, что ее кожа кажется темнее. Она поворачивает голову и щурится, тут-то я все и понимаю. Не зная еще того, что знаю.

Все происходит в считаные доли секунды.

Океан открывает свою пасть и глотает.

20 Echando Palabras [142]

Я высматриваю лицо Канделарии в грязных окнах грязных автобусов, выстроившихся друг за другом и с ревом испускающих горячий воздух. Папа поднял меня и посадил себе на плечи, но Бабуля поспешила увести Канди, и я не могу найти ее автобус. Наконец я вижу Бабулю, она через море людей прокладывает путь к нам. Бабуля раздает тумаки всем, кто попадается ей на пути, к ее рту прижат носовой платок, словно ей дурно.

– !Ay, ay, qu'e horror![143] – продолжает бормотать она, когда наконец возвращается к Папе и мне. – Выбирайтесь из этого индейского ада, здесь пахнет хуже, чем в свинарнике.

– Но разве мы не подождем, пока автобус Канделарии отправится? – спрашиваю я.

– Я говорю, надо убираться, пока мы не подхватили вшей!

Тут уж ничего не скажешь. Мы идем прочь от горячих автобусных выхлопов, от песен торговцев с подносами tortas [144]с ветчиной на головах, от людей, путешествующих с набитыми магазинными пакетами и картонными коробками, перевязанными разлохматившимися веревками.

Всех прочих мы оставили ждать нас в машине, и теперь они сгрудились в той куцей тени, какую смогли отыскать, и едят мороженое, их лица блестят, голоса плаксивые и нетерпеливые:

– Почему вы так долго?

Все дверцы нашей машины распахнуты. Антониета Арасели, выглядящая несчастной, лежит на спине с мокрым носовым платком на голове, потому что, как объясняет Тетушка: «Pobrecita. La Gorda почти потеряла сознание от жары».

Сейчас самое жаркое время дня. Чтобы день не оказался вконец испорченным, Бабуля предлагает поехать в порт и покататься на теплоходике.

– Помню, у них есть хорошие недорогие экскурсии. Они так освежают. Мы по крайней мере порадуемся морскому ветру. Вы все будете благодарны мне.

Но оказывается, билеты вовсе не так дешевы, как это помнится Бабуле.

– Все напитки совершенно бесплатно! – заманивает нас продавец билетов.

Пока Папа и Бабуля выторговывают групповую поездку, мы уже взбираемся на судно.

– У меня siete hihos, – хвастливо начинает Папа, имея в виду семерых своих «сыновей».

Стоя у ограждения, мы наблюдаем за стайкой местных мальчишек, ныряющих за монетками. Рафа шепотом отдает приказы, щипая и одергивая нас:

– А ты, Лала, не вздумай ныть, что тебе хочется чего-то еще. У Папы нет денег…

– Я и не собиралась…

– Se~no, se~no, – кричат ныряльщики – не se~nora или se~norita[145], а нечто среднее, тела у них блестящие и темные, как у морских львов. Они прыгают и исчезают в маслянистой воде, сопровождаемые многочисленными пузырьками, и выныривают с монетками во рту. Неужели их мамы никогда не говорили им, что класть деньги в рот нельзя? Они плавают как рыбы, смеются и зовут нас. Я боюсь воды. Мальчики из Акапулько не боятся.

Раздается гудок, доску втягивают на борт, мотор начинает реветь, и мы начинаем отдаляться от берега, флаги развеваются на ветру, вода вокруг вспенивается. Мальчики из Акапулько, качаясь на волнах, машут нам. Я снимаю соломенную шляпу и машу им в ответ.

Роза, что сделала для меня Канделария, словно мотылек, слетает с моей шляпы. Я беспомощно смотрю, как она кружится в воздухе, на мгновение взмывает вверх, а потом падает в воду, покачивается на ней и смеется, пока ее не поглощает пена.

Все куда-то подевались. Моя кузина и братья исчезли. Я вижу только взрослых – они поднимаются на верхнюю палубу, ветер треплет их волосы, словно пламя. Пока я догоняю их, берег становится все меньше и меньше.

– Что такое? – спрашивает Мама, заметив, что я плачу.

– Мой цветок, он упал в воду.

– Делов-то.

– Не плачь, Лалита, – говорит Папа. – Я куплю тебе новый.

– ?Qu'e, qu'e, qu'e?[146] – спрашивает Бабуля. – На что мы собираемся тратить деньги?

– Она плачет по цветку, который, говорит, потеряла.