Карантин

Над степью вставало хмурое утро. С серого низкого неба моросил мелкий дождь, и бескрайняя равнина до самого горизонта была залита водой, подернутой мелкой рябью падающей мороси. Лишь кое-где из воды выглядывали пологие островки да слева, километрах в двух, идеальной чертой рассекал водную поверхность бруствер карантинного окопа. За ним, почти у линии горизонта, в небо поднимался размытый столб дыма.

«Бедная, бедная Лиля…» – вновь пожалел Полынов Петрищеву. И голову ломать не стоило, что собой представляет столб дыма. Все получилось, как он и предсказывал Стародубу, – изрешетили спецназовцы из автоматов вагончик лаборатории, а затем сожгли вместе с микробиологом. Может, и Димочка с Володечкой принимали в этом участие – так сказать, огоньком вместо шампанского Петрищеву угостили, даже не спросив, курит она или нет. Это вам, господа-товарищи, не Америка, а Россия, здесь хеппи-эндов не бывает…

Полынов перевел взгляд на себя. Да уж, видик у него еще тот. Будто из трясины минуту назад выбрался.

Грязный, мокрый до нитки, он сидел на сырой земле, а ноги покоились в луже. Но, странное дело, мокрая одежда доставляла удовольствие, действуя на разбитое тело как холодный компресс.

Где-то сбоку журчала струйка воды. Никита повернулся на звук и справа, в метре от себя, увидел обыкновенную жестяную водосточную трубу на углу дома.

Из нее весело выбегал ручеек, падал в лужу, и брызги долетали до лица.

Уже понимая, где очутился, Полынов неуклюже развернулся и увидел перед собой стену одноэтажного небольшого дома. Метрах в двадцати от него стоял аналогичный дом, за ним – еще один такой же, и так далее до бесконечности. Крайние домики терялись в дымке моросящего дождя подобно отражению в двух параллельных зеркалах Целая череда однотипных стандартных домов среди голой, залитой водой степи.

Впрочем, не совсем голой – возле соседнего дома из воды торчали сухие чахлые кустики брошенного огорода. По всему было видно, что погибли они недавно, недели две назад, но уже никакое обилие воды не могло их воскресить.

Сердце Никиты ухнуло, но сознание восприняло увиденное на удивление индифферентно. Сказалось то ли сотрясение мозга, то ли физическое истощение после ночного бегства. Почему-то подумалось, что картинка лаборатории «в полоску», запечатленная вчера вспышкой молнии на сетчатке глаз, оказалась пророческой. После вчерашней «белой» полосы дикого везения, когда чудом удалось вырваться из обложенного спецназовцами вагончика, непременно должна была последовать «черная» полоса. И она случилась. Причем настолько черная, что следующей белой полосы за ней не просматривалось. По определению, быть ее не могло, поскольку полосами везения-невезения расчерчивается жизнь, но никак не небытие.

Сознание вновь раздвоилось. Одна половина продолжала бесстрастно анализировать ситуацию, а вторая, как бы независимо, управляла телом. Полынов стал на четвереньки перед водостоком, тщательно вымыл руки, ополоснул лицо, а затем долго, сцепив зубы, смывал с темени застывшую в волосах корку крови. Череп оказался целым, ран на коже на ощупь он тоже не обнаружил – вероятно, кровь выступила из ссадины через мелкие порезы.

Когда в висках заломило от холода, Полынов убрал голову из-под ручейка и осторожно повел шеей. Холод унял боль, оставив ощущение тяжести и пришибленности. Придерживаясь за стену, Никита встал на ноги и огляделся. В голове зашумело, в глазах заплясали темные «мушки», но через минуту головокружение прошло, и состояние стабилизировалось где-то между определениями «так себе» и «относительно хреновым».

Из положения стоя линия окопов казалась будто бы ближе – Никите даже удалось рассмотреть фигурки солдат. Но что ему до них? Их разделяло гораздо больше, чем заполненная водой траншея. Они стояли по одну сторону жизни, а он – по другую. Переступив черту, он отрезал себе дорогу назад. Сумеречным взглядом Полынов окинул беспредельную даль залитой водой степи, отвернулся и побрел прочь. Оставалось в этой жизни еще кое-что, что он просто-таки обязан был сделать. Не для себя – для себя сделать было уже ничего невозможно.

Странная штука жизнь. Всего несколько часов назад Никита про себя посмеялся над высокопарными словами Лилечки о том, что она не хочет повторения трагедии поселка Пионер-5 где-либо на Земле. И вот теперь сам оказался на ее месте, и перед ним встал тот же вопрос. Если все-таки есть бог и существует загробный мир, то Лилечка сейчас, наверное, смеется над ним…

Непроизвольно Никита поднял голову и посмотрел на низкое небо. Небеса не смеялись. Небеса хмурились.

* * *