Карантин

– А потом ты их отпустил, и у тебя появились три новых друга…

– И я от них ушел, чтобы посмотреть, что еще осталось.

– Что стало с Фелисити и ее братом Полом?

– С ними все в порядке. Помощь подоспела к ним меньше, чем через час.

– А с Калебом?

Я улыбнулся.

– Ученые изготовили антидот и к следующему вечеру распылили его над всем городом. Калеба нашли там, где я его оставил. Он…он поправился, как и остальные.

Не произнося ни слова, докторша что–то молча черканула в моей истории болезни. Явно предполагалось, что тишину должен нарушить я.

– Что вы хотите от меня услышать? Что превращение Калеба в Охотника и его исчезновение из моей жизни – это все равно как уход моей матери?

Она не шелохнулась. Так и смотрела молча.

– Или вы считаете, что трое друзей из метро символизируют членов моей семьи?

– Это так?

Я мотнул головой. Я не думал о подобной ерунде. А вдруг это на самом деле так? Черт, до чего угодно можно дойти, если присматриваться и вдумываться! Получается, выстрел в того Охотника символизирует убийство моего прежнего «я», прощание с детством? И я свалил вину на Дейва, потому что никак не хотел переходить на новую ступень? Значит, у меня не получилось выстрелить в Калеба, как он просил, потому что…

Я резко оборвал внутренние рассуждения, потому что докторша снова взялась за записи: у нее уже сложилась своя точка зрения на мою историю. Бумага в папке у нее на коленях приятно шуршала под порхающей шариковой ручкой. Докторша посмотрела на меня и на мгновение задержала взгляд на моих сцепленных в замок пальцах.

Я сказал:

– Я не знаю, что вы хотите от меня услышать.

– Говори о том, о чем тебе хочется говорить.

Я обвел глазами кабинет: нет, я не надеялся отыскать здесь вдохновение, скорее, хотел унять раздражение из–за того, что она тянет из меня вещи, которые я запрятал поглубже и понадежнее, если вообще когда–либо начинал о них думать. Справа от завешенного жалюзи окна, в рамке, висела копия старой гравюры со стихотворением «Тигр».

– Что значат эти слова: «соразмерный образ»? – спросил я.

Она посмотрела на гравюру, улыбнулась, посмотрела на меня.

– Ты об этой гравюре? А для тебя что значат эти слова?

Глядя на гравюру я вспоминал, как при первой встрече постоянно повторял за Фелисити целые фразы. На гравюре был изображен тигр под деревом, на ветвях которого покоились написанные от руки строфы.

– Ну, может, соразмерность как–то связана с равновесием, гармонией? – предположил я. – Странно, что слово «тигр» написано с большой буквы.

– Может, это стихотворение не о тигре вовсе. По крайней мере, не просто о тигре, – внимательно глядя на меня, произнесла она. – Может, Блейк задумал его как метафору.

Она подошла к книжной полке и сняла с нее старый, зачитанный томик; когда–то красная тканевая обложка потрепалась до дыр на углах. Калеб любил книги. Что бы он сказал об этой? Докторша листала страницы, и было видно, она знает, что ищет. Открыв нужный разворот, она протянула мне книгу.

Стихотворение, висевшее в рамке на стене, оказалось мелодичным, совсем несложным, и при этом глубоким.

– Думаете, метафора?

– Почти все стихи и книги основаны на метафорах.

Я улыбнулся. Пытается меня подловить. Что ж, я не против. Я вообще могу так весь день ходить с ней по кругу. Я вернул книгу.

– Напомнило мне стихотворение Эдгара По. Кажется, называется «Один». Последняя строчка не дает мне покоя: «…в демона преображалась», – сказал я и взглянул на докторшу. Она, вертя между пальцами шариковую ручку, смотрела на меня, и по лицу нельзя было понять, о чем она думает.

– У тебя ведь есть мысли, что может символизировать демон, правда?

Я кивнул. Докторша немного оживилась.

– Что ты на счет этого думаешь?

Я закрыл глаза.

– Что ты нашел?

Хороший вопрос. Только я хотел дать ответ на него прежде всего самому себе и только потом говорить об этом со своей мозгокопательницей. Я представил, что передо мной вновь стоят друзья: они пришли узнать, как я себя чувствую. Я нашел дружбу, которая никогда не оборвется, которая сохранится навсегда, которая будет длиться вечно, что бы ни случилось.

– А? – переспросил я, глядя на докторшу.

– Что ты нашел для себя в стихотворении Блейка? – терпеливо повторила она вопрос.

Я посмотрел на ветви, прогнувшиеся под тяжестью слов.

– Очень многое. Интересно, кто я: Тигр или Агнец?

– Для тебя это важно? – спросила она, делая какие–то пометки в моей истории. – Тебе обязательно быть тем или другим?

Я покачал головой. Докторша смотрела на меня, а я ждал, пока она отложит ручку.

– Разницы никакой. Любой человек может быть кем угодно и чем угодно.

Она смотрела на меня.

– Что стихотворение Блейка значит для меня? Это произведение искусства, – сказал я, уклоняясь от прямого ответа. Ей ведь не обязательно обо всем знать, верно?

– А все же?

– Оно значит, что все мы живые. Люди думают, творят, создают, чтобы мы могли размышлять над их трудом. Ведь если удается разбудить в другом человеке сопереживание, пусть даже на мгновение, разве это не замечательно?

Я засмеялся и, подавшись вперед, оперся локтями о колени и уставился на свои бесполезные ноги.

– Что случилось?

– Ничего.