Карантино представляет. Отборное вирусное чтиво

А утром остудилась. Юшенг обрадовался, что ей стало лучше, и побежал принести еще попить. Болеющие должны много пить, вода смывает болезнь – так бабушка говорила.

Наверное, бабушка пила недостаточно много воды и поэтому не выздоровела.

Юшенг принес попить, но мама никак не просыпалась. Он звал ее, толкал в плечо, а она все не хотела открыть глаза. И лицо у нее стало какое-то странное: худое и острое.

Юшенгу вдруг стало очень страшно. Он уронил воду, убежал в другую комнату и там просидел почти весь день, в углу, обхватив коленки руками. Думал про маму и бабушку.

Наверное, они заболели из-за него. Юшенг не всегда был послушным, иногда баловался на занятиях. Однажды воспитательница его даже отругала и рассказала об этом бабушке. А бабушка – маме. Мама очень расстроилась тогда. Она много-премного работает, чтобы Юшенг мог ходить в хороший садик с чистым воздухом. А он там плохо занимается…

Наступил вечер.

Если совсем стемнеет – станет страшно, решил Юшенг и тихонечко пошел включать свет. К тому же, хотелось кушать.

На ужин бабушка всегда готовила суп или лапшу. А он капризничал и хотел бургеры, как в телевизоре. Теперь супа не было, бабушки тоже не было, а хотелось, чтобы они были.

На кухне он нашел сладкие булочки и чуть было не слопал их все. Ему никогда не разрешали съедать все самому, нужно было поделиться с остальными. Сейчас никто не мог ему запретить, но Юшенг оставил несколько булочек в миске и убрал в шкаф. Когда мама проснется – она увидит, какой Юшенг стал взрослый и послушный. И больше не заболеет.

От булочек захотелось спать.

Юшенг лег рядом с мамой. Может, утром она уже отдохнет и проснется? Он тогда будет всегда-всегда ее слушаться и во всем помогать. Будет хорошо заниматься в садике, выучится в школе и университете на самые лучшие отметки, попадет на очень престижную работу и будет очень-очень хорошо там работать. Ему за это заплатят большие деньги, и он купит маме домик там, где хороший воздух. И ей больше никогда не придется торговать рыбой на рынке.

Когда мама проснется?

Крик

Мирро Минце

vk.com/mirrominze

– Ну и дрянь! – мужчина почесал седую бороду, рассматривая плакат, подсвеченный ярким светом уличного фонаря. Внезапный ливень заставил его спрятаться под крышей картинной галереи.

– Ну и кто на такое пойдет? – воскликнул старик, проклиная орущее существо на фоне огненно-красного марева.

– Посетителей и правда нет, – ответил тихий голос из темноты. Старик поднял голову и увидел миниатюрную фигуру на лестнице музея. – Не хотите зайти?

– Это вы мне? – мужчина осмотрел себя с ног до головы: ботинки, перевязанные изолентой, дырявые джинсы, найденные утром на городской свалке. Люди всегда сторонились его, морщились, будто увидели таракана в тарелке супа.

– Здесь только я и картины, проходите, не бойтесь, – женщина улыбнулась.

Поднявшись наверх, старик почувствовал аромат сладкой выпечки, некогда встречавший его дома.

– Как вас зовут? – незнакомка улыбнулась. Теперь старик мог лучше разглядеть ее: серебряные кудряшки, бледное лицо, исчерченное множеством маленьких морщинок, полоска бесцветных губ.

– Нет у меня имени.

– Вот как! – незнакомка пожала плечами. – Как же тогда вас называть?

– А мне какое дело? Как хотите, так и зовите, – буркнул старик, откусив кусок хлеба

– Хорошо, тогда будете Эдвардом.

– Кем?

– Эдвард Мунк написал ту картину, которую вы рассматривали у дверей галереи.

– Ясно. Вас-то как величать?

– Надежда.

– Надежда, – ухмыльнулся старик. – Картина y вас страшная.

– Да это же только реклама! – женщина рассмеялась. – Картину я вам сейчас покажу.

Надежда зажгла свет в соседнем помещении и прошла внутрь. Старик нехотя поплелся следом. В центре стены висела та самая картина, только гораздо больше.

– Вы слышите его крик? – лицо женщины стало серьезным. – Это крик души художника, переполненный отчаянием и ужасом. Крик, который никто не слышит, но ощущает каждый.

Сумасшедшая, подумал старик. Картина отталкивала, вызывала тревогу, но он не мог разобрать почему. Фыркнув, старик заключил:

– Знаете что, Надежда, я ничего в этой вашей живописи не понимаю, так что спасибо, но мне домой пора.

– Приходите снова, Эдвард, – Надежда завернула кусок хлеба в лист газеты и подала старику. – Я всегда здесь.

Эдвард вернулся через три дня, а затем через неделю. Надежды не было. Проклиная все на свете, старик сорвал со стены тот самый плакат. Внутри оказалась записка:

«Дорогой Эдвард, выходить на улицу стало опасно, а меня подкосила странная хворь. Приходите по адресу…».

Сердце забилось чаще. Эдвард почти бежал, но ноги не слушались: за все эти годы старик разучился куда-либо торопиться. Сорвав несколько желтых цветков, он позвонил в дверь дома, указанного в письме.

Надежда вышла не сразу. Закутавшись в пальто, она едва дошла до лавочки. Под карими глазами появились фиолетовые синяки, а бескровные губы дрожали от холода.

– Расскажите мне о себе, Эдвард. У вас есть семья?