Конвой был обречен оказаться в Луганске. Режим Порошенко мог обернуть этот факт к своей выгоде, но истеричная ненависть к России привела к тому, что принцип целостности и неприкосновенности границ Украины вновь оказался поколеблен.
Тем самым Киев серьезно навредил и той части российской элиты, которая выступала и выступает за переговоры Россия-Украина, рекомендуя принять существование Украины в границах 1991 года как не подлежащую сомнению аксиому, требуя «отказаться от утопий» о свободном Донбассе, «Новороссии» и т. д.
Даже диалог по гуманитарному вопросу с нынешним украинским режимом оказался невозможен. Получилось, что дешевле, проще и гуманнее проигнорировать суверенитет Киева, чем его уважать. Если, конечно, кому-то еще надо что-то доказывать после сравнения Крыма, где этот суверенитет был проигнорирован и где не было ни одной жертвы, и Донбасса, где Россия попыталась его уважать, и это привело к тысячам смертей среди женщин, стариков и детей.
Прежде чем вести переговоры с Порошенко в Минске и вообще предпринимать какие-то дальнейшие действия в украинском кризисе нам необходимо сначала ответить для самих себя о нашей долгосрочной стратегии. Является ли Украина-91 для нас не оспариваемой аксиомой, даже мыслить о демонтаже которой (и, тем более, о содействии этому демонтажу со стороны России) недопустимо? Или же мы рассматриваем Украину как некое переходное политическое образование, состоящее из разнородных частей, нуждающихся в цивилизованном разводе? Таких образований в истории Восточной Европы было немало — можно не вспоминать империи типа Австро-Венгрии или кроваво распавшуюся Югославию, можно вспомнить мирно разошедшуюся Чехословакию.
Долгое время все усилия нашей дипломатии были направлены на то, чтобы как-то сделать это государство дружественным России. Если не самым близким другом, то хотя бы не врагом. И все эти усилия разбивались об идеологическую конструкцию украинского национализма, заточенного против Москвы и «москаля». Если Украина существует как суверенное государство, то в его основе должна лежать нация.
Если существует украинская нация, то существует украинский национализм. Украинский национализм — это всегда грушевско-петлюровско-бандеровско-ляшковский национализм, то есть национализм, заточенный на русофобию. Единственная естественная идеология для «суверенного государства Украина» — это русофобский украинский национализм. Иначе непонятно — почему «Украина не Россия». Все попытки изменить этот баланс, поставить нерусофобский режим ни к чему не привели.
Альтернативная концепция, не строящаяся на аксиоме целостности Украины, исходит из того факта, что в этой стране живет довольно большое количество русских и русскоязычных граждан, которые не хотят быть украинскими националистами бандеровского толка. Земли, населенные этими людьми, могут возвратиться в состав России, как Крым, могут создать буфер между Россией и вестернизированной Украиной — Новороссию, могут приобрести в рамках федеративной Украины большие права, которые позволят им не допустить проведения антироссийского курса.
Сегодня нам необходимо понять. Чего и от кого мы хотим? Прежде всего чего мы хотим от самих себя?
Мы можем, конечно, и дальше гнаться за утопией «единой, дружественной, нейтральной Украины» и ради нее жертвовать жизнями тех, кто восстал, поверив в то, что Россия поможет. В итоге мы получаем последствия более тяжелые, чем самый негативный сценарий реагирования Запада на наши решительные действия.
«Патриотическим» вариантом той же идеологемы является вера в то, что Украина не выдержит войны на истощение и погрузится в пучину хаоса, в Киеве произойдет пророссийская революция, а ополчение Новороссии сможет в конечном счете «антифашистским маршем» дойти до Львова и Ужгорода. При этом поддержка существующего восстания на Донбассе начинает казаться с высоты этой мечты делом второстепенным и даже не важным. «Даешь Киев, сдай Луганск!»
На мой взгляд, и то, и другое, и великая утопия либералов, и великая утопия патриотов, — миф. «Украинская Украина» пропитана ненавистью к России и русским. Жовто-блакитным карателям искренне нравится убивать жителей Донбасса и воображать, что они разгромили «российских десантников». Представить себе этих съехавших с катушек граждан «единой пророссийской Украины» — так же невозможно, как представить ополченцев Донбасса гражданами Украины бандеровской.
Мы можем сколько угодно убеждать себя в том, что речь идет о гражданской войне в соседнем государстве. Но факт останется фактом — речь идет о войне несовместимых ценностей.
Либо в этой войне победит набор ценностей, представленных киевским режимом: петлюро-бандеровский украинский национализм, русофобия, но этого Россия допустить не может, так как это чревато катастрофическими для нас геополитическими последствиями, либо победит набор ценностей, представленных донбасским ополчением: антифашизм, единство русского мира. В своих интересах Россия должна этой борьбе содействовать.