Каратель

А пока есть труп генерала, расстрелянный «Форд», масса следов преступника в нем, жаркий июньский день и хмурые оперативники, ожидающие собак, экспертов и прокурорского следака.

План «Перехват», конечно, ввели, но было совершенно не ясно, кого «перехватывать». Один преступник убит, другой скрылся. Известны только его приметы: выше среднего роста, сорока-сорока пяти лет, седой, особых примет нет… Вероятно, у преступника повреждена рука, – на руле «форда» есть следы крови. Но крови мало, и, следовательно, повреждение не сильное. Рассчитывать, что преступник обратится за медицинской помощью, не приходится… На заправке преступника видели, он был одет в комбинезон серого цвета. Комбинезон нашли в сотне метров от брошенного «форда», и во что злоумышленник одет сейчас – никто не знает. Никто не знает, есть ли у него оружие, сообщники, транспорт. Никто не знает, куда он мог направиться и есть ли у него нора, где можно отсидеться… Ждали кинологов с собаками, но надежда была слабенькой.

С преступником пытались связаться по телефону, который остался рядом с трупом убитого сообщника, – безрезультатно. На всякий случай его пытались вызвать по рации, брошенной в «Форде», – тоже без толку.

Оперативники уже работали: пробивали через ГИБДД оба автомобиля, передали в Санкт-Петербург установочные данные «Карпенко» Евгения Дмитриевича, убитого на заправке. Допрашивали персонал и посетителей заправки, допрашивали экипаж УВО, допрашивали Сидоркина и Оксану Потемкину.

Допрос Оксаны доставлял двум операм изрядное удовольствие: женщина сильно волновалась, шелковый халатик постоянно распахивался и открывал интимный наряд Оксаны… Опера, делая строгий вид, жадно ели глазами тело студентки под прозрачным пеньюаром… Вот, значит, как Гаврюша время-то проводит! Ну, бля, губа не дура – сладкую он себе соску отхватил.

В общем, милицейская машина закрутилась.

А вокруг заправки уже собралась толпа зевак и репортеров. Сверкали объективы фото – и видеокамер. Бойкие мальчики и девочки с микрофонами лезли к милицейскому начальству, но начальство отделывалось общими словами или не отвечало вовсе. Бойкие мальчики и девочки лезли с микрофонами к молоденьким ментам из оцепления, к зевакам, друг к другу.

Рядом с ними, в толпе, стоял мужчина в надвинутой на лоб бейсболке. Он молчал, смотрел на тело, небрежно накрытое грязноватой то ли простыней, то ли скатертью. На руку, выглядывающую из-под простыни…

Каратель стоял, смотрел, молчал… Он думал: спасибо. Спасибо тебе, Председатель… Я доведу «Караван» до конца.

К Ивану подошла какая-то деваха, что-то спросила. Каратель посмотрел на нее пустыми глазами, повернулся и пошел прочь. Он отошел метров на триста, сел на скамейку и закурил. Кровь из порезанного пальца оставляла на сигарете розовый след. В очередной раз зазвонил телефон на поясе… Несколько секунд Иван размышлял, потом расстегнул футляр и вытащил трубу: але, слушаю.

– Говорит полковник милиции Литовцев. Каратель молчал.

– Але, але… Вы слышите меня?

– Слышу.

– Я предлагаю вам добровольную сдачу. У вас нет шансов. Район полностью блокирован… але, але, вы слышите меня?

– Слышу… Он сразу умер?

– Кто? – спросил полковник милиции Литовцев. Таранов бросил телефон в урну. Бросил вслед за ним сигарету, встал и пошел прочь… из урны доносилось: але, але… вы меня слышите?

В трехстах метрах от него поджарый, похожий усатым лицом на кота, полковник Литовцев вытер носовым платком вспотевшее лицо и устало сказал:

– Не идет на контакт, сволочь.

* * *

Вся милиция Москвы, вся милиция Московской области и прилегающих областей, вся милиция Санкт-Петербурга и Ленинградской области искала убийцу генерал-майора Гаврюшенко… После экспертизы дактилоскопических отпечатков, оставленных убийцей в «форде», у него появились ФИО: Таранов Иван Сергеевич, и фотография, сделанная во Владимирском централе.

Обычно уравновешенный министр внутренних дел Рушников хлопнул ладонью по столу и хмуро сказал группе серьезных мужчин в золотошитых погонах и штанах с лампасами:

– Семьдесят два часа… Если через семьдесят два часа этот Пивовар будет еще на свободе, все вы напишите рапорта. Я удовлетворю.

Лысина Рушникова сверкала, большие уши покраснели.

* * *

Таранов навестил бабу Веру в больнице. Старуха сначала не узнала Ивана в парике, а когда узнала – обрадовалась как родному. Сказала:

– Ой, Сережка! Да ты никак парик надел?

– Не, баба Вера, это я просто покрасился. Второй вопрос бабы Веры был, конечно, про выпивку:

– Ты мне это… лекарства не принес?

– Какого? – задал наивный вопрос Таранов.

– Ну, это… сам знаешь – водочки.

– Тебе нельзя, баба Вера.

– Не-ельзя! Травить людей капельницей можно, а водочки – нельзя! Правильно это, Сергей? – баба Вера обличающе ткнула в Ивана пальцем.

– Неправильно, – ответил Таранов.

– Так, может, сбегаешь, Сергей? Тут недалеко палатка – там водку продают хорошую и недорогую, – с надеждой произнесла баба Вера.

– Нет, – сказал Таранов, – не побегу.

Он вздохнул и вытащил со дна сумки бутылку дорогущего коньяку, сунул бабе Вере. Старуха оживилась.