Каратель

— Ни «куда», ни «зачем». Как телка взяли за веревочку, и повели. Сегодня ты допустил это последний раз. Понял?

— Ну, Старый, я ж знал, что мы…

— Не ебет. Ты — Хозяин. Ты один теперь, навсегда. Никто тебе не указ, ни я, ни даже если, представь — Кирюха встал из земли и приперся к тебе. Его время прошло, он проебал свой Дом. Ты здесь теперь главный и все решаешь. Ничего не делаешь, пока четко не знаешь — что делаешь. Зачем. Сколько это будет стоить — крови, патрона ли, без разницы. Надо ли это твоему Дому, каждому, кто живет под тобой. Если надо — то, опять же — зачем. Понял, бывшая поломойка, кто ты теперь?

Сережик промолчал, и Ахмет с удовлетворением ощутил, как дернулся на «поломойку» молодой Хозяин, и тут же, молодец, забыл о мелочи и задумался. Похоже, о правильном. Страхом с его стороны больше не пахло.

Зато беспокойство начало охватывать его самого. Базар лежал перед ним словно вымерший — ни выстрела в воздух, ни окрика, а ведь до его громады осталось не больше тридцати шагов. Голова отказывалась выдавать четкие указания, и Ахмет перестал обращать на нее внимание, полностью растворившись в ощущениях. Они там, это ясно. Не все. Вчера было девять; старшего завалил, литовца оставил. Сейчас меньше. Кто-то ушел? Или завалили? По идее, после того, как валят старшего, люди ставят нового, и это процесс такой, без крови не обходится…

Неожиданно для себя Ахмет поднял ствол и отсек два патрона. Грохот выстрелов заметался по широкому полю бывшего сквера, крошась об развалины, и улетел в глубину мертвого города. Несколько минут ничего не происходило, но по изменившейся тишине оба визитера понимали — сейчас последует реакция. Ахмет сквозь зубы подбодрил Сережика:

— Не ссы, Базарный. Ща или вальнут, или войдем.

— Да я не ссу.

— Когда зайдем, будь готов. Если я начну шмалять, вали все, что шевелится.

Тут наверху скрежетнул сдвигаемый дощатый щит, посыпался вниз потревоженный снег, и из приоткрывшейся щели кто-то крикнул:

— Ты че, забыл, где заходить? О, еще одного, что ли привел? — и уже глуше, в глубину здания, что-то добавил остальным.

— Пошли. — Ахмет подчеркнуто неторопливо повернул ко входу. — Серег, пизди поменьше, и помни, кто ты тут. Волокушу прям здесь оставь, у крыльца. Никуда не денется.

Первое, что бросилось им в глаза за углом — приметенный у лестницы синий литовец.

Сережик передернулся, взявшись за ручку двери, из которой выбежал по трупам почти четыре месяца назад. Выгородку справа, бывший гардероб, где сдавали стволы, новые хозяева… — "Стоп!" поправил себя Сережик, — "Какие еще хозяева?", разломали на дрова. Решетка, за которой в базарные дни сидела охрана, выломали, и она болталась на одной петле. "Бля, решку-то нахера трогать! Мешала кому?!" Подымаясь за Старым наверх, откуда слышались неразборчивые голоса, Сережик с раздражением отметил голое железо перил, обдирать которые при Кирюхе даже в голову никому не приходило.

На площадке их встретил ушловатого вида пыштымский мужичок, в тулупе поверх новой необмятой рубахи ментовского фасона. У Сережика опять сжалось сердце — значит, и этот склад нашли. А ведь Кузнецов так гордился хитрой задумкой — сделать у одного из предназначенных для сдачи торговцам отсеков второе «дно», и постоянно выпрашивал у Немца залетчиков, потому что долбить ломом толстые фундаментные блоки никто из своих не хотел. Там много чего лежало — и часть ПКВешного патрона, и лишние пулеметы, за которыми сам хозяин ходил с Ахметом по зиме, давным-давно, и вот эти рубахи, которыми зашел в дом Аркашка… …Ну, а че ты хотел? Три месяца с лишним, не три недели. Че хошь найти можно… — с горестным вздохом подумал Серега, всегда по-хозяйски относившийся к любому добру. — …А мое вы хуй когда найдете, хоть триста лет ищите…

— Здоров, что ли… — настороженно вытолкнул из-под прокуренных усов мужичок, глядя только на Старого.

— А я тебе че — насрано? — замирая от необъяснимого страха, вытолкнул через губу Сережик.

— А ты кто таков, сопля? — с нехорошим весельицем в голосе осведомился мужичок, косясь на Старого. — С тобой, что ль?

Старый, к полному Серегину восхищению, легко подтолкнул мужичка, разворачивая к проходу:

— Айда… Как отзываешься, братишка?

— Губой, от фамилии.

— Вот и айда, брат Губа, поближе к опчеству. Где народ-то? Поди, в бывшем кабинете Хозяйском?

— Че? А, где кресла? Ну, точно. А че, мне обсказать не жалаш? — попробовал похорохориться мужичок. — Типа, всем сразу довести, а мне одному — рылом, типа, не вышел?

Сережик заметил, как вздрогнула борода Старого от нехорошей усмешки, и замер в предвкушении — похоже, Губе сейчас придется немного рассчитаться за "соплю"…