Каратель

С трудом освободив из-под кучи второй, Ахмет рассеяно ругнулся — можно было и сообразить, не дыша больше часа едкой штукатурной пылью. …Ладно, подумаешь — поработал маленько. Зато вон кружку нашел… Шнур уходил во вторую кучу, на месте сарая. Или гаража — здесь мусор содержал куда больше железа. Бросив ставший излишним шнур, Ахмет быстро освободил крышку погреба. Нет, это смотровая яма. …Все-таки гараж, стало быть. Так, че у нас на периметре? Периметр ништяк, тихо…

Спрыгнув на чистое и сухое дно ямы, Ахмет поймал себя на ощущении, что вдыхает сейчас тот воздух. Тот. …Бля, он на самом деле другой. Точно. Какой он теплый и мягкий, как я не замечал этого тогда… Сердце мгновенно затопило грустью, тут же переплавляющейся в ненависть, застилающую взгляд кровавым занавесом, из горла само полезло рычание. …А ну тихо, бля. Развоевались мы, смотри-ка. Давай лучше гляди внимательно…

На первый взгляд — ничего. Подставочка, о двух ступеньках. Вот от тебя и оттолкнемся. В голове у Ахмета возник невидимый призрак давно умершего человека, обстоятельно сколотившего это неказистое, но глубоко продуманное издельице. Пол забетонирован. Стенки аккуратно зашиты жестью под рейку, загрунтованы и покрашены. Двурогая вешалка — тут висела тряпка, и, скорее всего, комбез. Конкретный был мужик. Как он поступил бы… Да. Ахмет достал из поясной кабуры лезермана[55] и выщелкнул четырехгранное шило. Звякнуло со второго удара. За жестью и парой слоев иссохшего рубероида обнаружилась металлическая пластина, притянутая к деревянному тайничку на съеденные ржавчиной шурупы. Никаких усилий прикладывать не пришлось, пластина, оказавшаяся задней стенкой какого-то прибора, чуть ли не сама спрыгнула с гнилых, крошащихся пеньков. В нише лежал рыжий бакелитовый футляр полевого радиотелефона «Искра» — блестящий, ни пылинки, словно заложенный на хранение позавчера.

…Как странно. Мне абсолютно похуй, что лежит в этой коробушке… — лениво удивлялся сам себе Ахмет, таща к себе увесистый футляр. — А раньше на говно бы от любопытства изошел, прямо там открыл бы… Подойдя, осмотрелся и нарезал кружок вокруг — нет ли следов. Нет. Зашел. Да, никого не было; затопил печь, скинул куртку и волыну. Несколько раз выходил за снегом — плотно набитый в кружку, он давал от силы пятую часть воды. …Эх, заварочки бы… — тоскливо вздохнул, пристраивая на венчающем печку тазике свою новую кружку. Ахмет почему-то был уверен, что нашел именно его кружку — того обстоятельного, педантичного старика, выстроившего во дворе коттеджа гараж, вырывшего и по-хозяйски обустроившего смотровую яму. Странное чувство — пожелав заварки, Ахмет вдруг понял, что совсем скоро хлебнет крепкого чаю, даже во рту послушно возник тот немножко банно-вениковый привкус, каким отдает крепкозаваренный низкосортный чай — единственный, кстати, по-настоящему вкусный.

…Ну это уж дудки, — усмехнулся человек, безразлично приготовившийся умереть на днях. — Должнички вряд ли будут мне настолько рады… Он прекрасно понимал — в случае, если он сделает свою работу плохо, его снова ждут тупые удары пуль. Если хорошо — то придется узнать немного нового. Например, как от термобарического удара внутренние органы превращаются в кашу, лезущую из естественных и новообретенных отверстий. …Или во, вчерашний тарарам-то! Вот на что раскрутить бы еще разок! Опять же, никаких неприятных ощущений. Разнесло, и все… Ладно, давай-ка глянем, че там Фан Фаныч[56] заныкал, все равно кипятка еще ждать да ждать… Открыв защелку, Ахмет сдернул носовой платок с легкомысленными ромашками, прикрывавший содержимое.