Каратель

Курносый был в руке, и теперь я мог сосредоточиться на том, что творится вокруг и что делать дальше…

Только что-то было не так. Что-то изменилось. Куда делись эти руки со скрюченными пальцами, которые были со всех сторон?

Один замер на четвереньках, забыв про меня. Двое других вообще исчезли куда-то.

Потом увидел. Горбоносый и рыжий. Они больше не лезли ко мне. Они пятились от меня – плечом к плечу, уже шагах в двадцати. Отделив меня от чертовой суки живым щитом.

Пятились и глядели на меня. Прямо мне в глаза. Теперь их лица были спокойными и сосредоточенными, словно они делали что-то очень сложное и важное.

Я вскинул револьвер…

Куда стрелять?

Чертова тварь, такая высокая и гордая, когда шла в середине цепи из своих слуг, вдруг пригнулась, почти скрылась за мальчишками. Мелькнет то нога, то плечо, то волна волос… Но не прицелиться. Тридцать шагов много для моего Курносого, да еще с левой руки. Прокусанной. Скользкой от крови.

Я шагнул к ним, двинулся за ними, чтобы нагнать…

Левая нога была неподъемным якорем. Я снова попытался оторвать ее от земли, двинуть вперед, но едва смог двинуть ею.

Я посмотрел вниз. Мальчишка схватился за мою ногу обеими руками, прижался к моему колену, стиснул изо всех сил. Я дернул ногой, но он прилип, повис каторжным ядром.

Я взмахнул Курносым и врезал рукоятью ему в затылок. Не в полную силу, не насмерть, только чтобы потерял сознание и отцепился.

Его голова мотнулась от удара, бессильно завалилась вбок, открыв бессмысленное лицо с закатившимися глазами… но руки держали.

Эта сука держала меня его руками.

Он потерял сознание, но она не бросила его. Она все еще копошилась в нем, только теперь еще глубже – там, где мозг никогда не отключается, покуда человек жив. В мозжечке. Оттуда дергала уже не его желания, а его тело, напрямую за нервы мышц, заставляя сокращаться мускулы рук, скрючиваться пальцы…

Он будет держать до тех пор, пока в его теле теплится хоть капля жизни.

Я поднял голову.

Они отходили. Пялились на меня, прижавшись плечами друг к другу, и отходили.

А где-то за ними – гривастая сука. Выглядывала черной макушкой, прядью волос, пятном лица между головами мальчишек…

Я рванулся к ним, но третий мальчишка висел на ноге. Я попытался разжать его руки, но это были не руки, это были закостеневшие крючья.

Пока кровь бежит по его жилам, питая мышцы и снабжая их кислородом, а чертова сука дергает его нервы в мозжечке, управляя простейшими движениями, его не отцепить.

Только убить…

Его?

Я выпрямился, глядя на отходящих мальчишек. Между ними мелькал ее черный плащ. Я поднял револьвер.

С левой руки… Из Курносого, с таким коротким носиком и подпиленными пулями, ныряющими в любую сторону…

И она уже шагах в тридцати…

Они. Мальчишки прикрывали ее. Такие разные и такие похожие – теперь, с неестественно спокойными и собранными лицами, и еще больше схожие оттого, что один уже был горбоносый, а второй, рыжий, похожий на лисенка, – стал. Сломанный нос изогнулся косым горбом влево, из ноздри протянулась черная густая полоса через подбородок, на ключицу, на грудь… Почти такой же, как когда-то смотрел на меня самого из зеркала – после первой серьезной драки, когда мне сломали нос…

Я оскалился, стряхнул с себя и это. Прочь. Все лишнее – прочь.

Кажется или щель между ребятами стала больше? Она тоже едва держится? От усталости, от потери крови – теряет контроль?.. И – ошибается?..

Нет, всего лишь отвлеклась. На меня.

Холодное касание. Несильное, но навязчивое. Приглашение к танцу, к вспыхивающим образам вместо слов. Втиснулась на краешек меня. Не пытаясь давить, просто показывая…

Глаза Старика – его и не его, когда они вдвоем вытаскивали из него то, что сам он хотел запрятать, задавить, забыть…

Хоть ты и видишь людей насквозь, но все-таки дура. Думаешь, ярость помешает мне целиться? Если я и промахнусь, то не из-за этого.

…Старик – смутный, потому что его такого еще нет, это только будет, это только то, что им предстоит вылепить из него – в новой коляске, но почти как прежний, с таким знакомым выражением на лице – мой Старик! – и только в глубине глаз что-то другое… посреди людей в пурпурных костюмах, почтительно замерших за его креслом. Теперь не враги, а его руки и ноги… и смутно на краю – та, ради кого он теперь готов на все…

Ну давай, сука! Выдумывай, плети вранье! Зли меня, зли! Ты подписываешь себе смертный приговор, сука.

Я почувствовал, как задрожало ее касание – беззвучным смехом. Злым, но не просто злым. Словно с эхом, с двойным дном…

Я вытолкнул ее, чтобы она не слышала отзвуков моих мыслей.

Прозрение было яркое, как удар.

Дразнила или отвлекала?!

Нет, она не дура. Она знает, как я среагирую на это. Знает, что я не буду стрелять в слепой ярости. Знает, что я только лучше буду целиться… И все-таки кидала это в меня. Нарочно дразнила…

Ее слуги! Кто-то из них все-таки уцелел? Выбрался из-под обрыва, и сейчас…

Нет, не слуги. Виктор. У него не было Дианы, он не истоптал пятачок вариантов вокруг ее любимого финта. И теперь он ползет, выбираясь из-за дома, с непривычным, чужим, но ужасно сосредоточенным лицом. Уже целится мне в спину…