— Мы теряем время на бесполезные разговоры, — поморщился Седов. — Оставим эту тему. Я сказал, хватит! — повысил он голос, видя, что Макс хочет что-то сказать. — Отправляйся с полковником Нороковым в лабораторию. Там тебе сделают операцию по вживлению чипа контроля, — Седов придвинул к себе блокнот, давая понять, что разговор окончен.
Нороков поднялся с дивана и подошёл в Максу. Рей Фолнер остался сидеть, глядя в сторону.
— Идёмте, — сказал Нороков, кладя руку Максу на плечо.
Макс поднялся и направился к двери. Он чувствовал злость: с ним снова обращались, как с марионеткой, и не скрывали этого. Что ж, он для того и сдался республиканцам, чтобы узнать, что у сепаратистов на уме. Это даже удачно, что его отправят на Европу, и он получит возможность всё увидеть своими глазами. Вот только оставят ли его в живых после переговоров? В этом Макс сильно сомневался. Значит, нужно будет связаться с Чрезвычайным Отделом сразу после их окончания. Успеют ли федералы вызволить его? И, главное, захотят ли? Макс не испытывал иллюзий относительно ЧО и понимал, что Камальев и Вэллан легко пожертвуют им, если понадобится. «Сам за себя! — мысленно произнёс Макс фразу, которую в последнее время сделал своим девизом. — Сам за себя».
Глава 24
Макс стоял перед клеткой, в которой расхаживал бенгальский тигр — вымершее животное, восстановленное по образцам ДНК. Зоопарк Вифлеема славился такими «экспонатами». Помимо существ, исчезнувших в течение девятнадцатого — двадцать второго веков (до того, как вымирающие виды начали всерьёз сохранять), он мог похвастаться даже некоторыми доисторическими животными: трицератопсами, дейнонихусами, мезозаврами, ихтиозаврами, тираннозаврами, циногнатусами, инностранцевиями, лабиринтодонтами, некоторыми панцирными рыбами, археоптериксами и даже двумя диплодоками, содержащимися в сорокаметровых вольерах.
После недавней операции слегка покалывало под кожей и время от времени подташнивало. Максу продемонстрировали на манекене, как действует чип контроля, и это не добавило ощущения комфорта. С подозрением относясь вообще ко всем имплантатам, Макс чувствовал себя несколько подавлено, зная, что под черепом у него находится бомба. Конечно, его уверили, что сама она не сдетонирует, но поверить в это окончательно и безоговорочно было сложновато. Время от времени Макс подносил руку к голове, словно забывая, что чип имеет микроскопические размеры, и будь он даже помещён под кожу, нащупать его было бы невозможно.
— Прекрасное животное, — проговорил Нороков, восхищённо наблюдая за тигром. — После войны надо будет сделать ему нормальный вольер вместо этой дурацкой клетки. Думаю, муниципалитет выделит средства.
— Вы интересуетесь судьбой животных? — спросил Макс, с удивлением взглянув на полковника.
— Почему нет? — отозвался тот, отходя от ограждения и направляясь к клетке с гепардами. — В мире осталось не так много настоящей красоты. Я имею в виду, созданной природой. Сохранить и преумножить её — одна из основных задач человечества.
— Но этим ведь и так занимаются, верно?
— Да, постольку поскольку. А я говорю о том, чтобы сделать сохранение животных и растений одной из первостепенных задач.
— Вы сказали «после войны». Вы уверены в победе Республики?
— Конечно. Как же иначе?
— В смысле?
— Я хочу сказать: зачем иначе воевать?
— Не у всех есть выбор.
— Я говорю не о солдатах, а о тех, кто начинает и прекращает войны.
— И вы из их числа?
Нороков неопределённо пожал плечами.
В этот момент справа зазвучала торжественная музыка. Засветилась точка общественного вещания. Над голографической платформой развернулось огромное изображение заставки какой-то телепередачи: на светло-голубом фоне медленно проявился золотой пентакль. Он начал вращаться под музыку, а потом заставка раздалась в разные стороны, и Макс увидел немолодого мужчину в коричневом френче с нашивками. На груди у него висели разные медальоны, и самым большим была пятиконечная звезда, усыпанная самоцветами.
— Кто это? — спросил Макс Норокова.
— Брат Марчелло, — ответил полковник. — Так он себя называет. Настоящее имя Юрий Келехсаев.
Мужчина на голограмме опёрся кулаками о кафедру и, подавшись вперёд, заговорил низким вкрадчивым голосом, в котором слышались властные нотки, свойственные людям, привыкшим внушать другим своё мнение. — Братья! Я рад приветствовать вас в этот светлый, значимый для всех нас день!
— Кто он такой? — спросил Макс, разглядывая грубые черты лица оратора: тяжёлый подбородок, набрякшие под водянистыми глазами мешки, кустистые брови, почти сросшиеся на переносице, дряблые щёки — похоже, брат Марчелло давно не посещал пластического хирурга и пренебрегал наноомоложением.
— Проповедник, — отозвался Нороков.
— И что он делает?
Полковник пожал плечами.
— Собирает паству, читает проповеди, собирает пожертвования. У него есть свой храм в юго-западном районе города. Он очень популярен.
— Ваш человек?
— Отчасти. Мы его подкармливаем, но близко к кормушке не подпускаем, — Нороков усмехнулся. — Нам не нужны у власти лишние люди.