Караул устал (СИ)

Отвечать своим карманом желающих не нашлось, петицию отозвали, и актёра уволили. По тридцать третьей статье. На его роль пригласили актёра из местного драмтеатра. Хорошего, талантливого. Там и ролька была небольшая, но со словами. Он справится.

Жестоко? Скорее, непривычно. Ну, запил человек, с талантами это бывает. Другой запил, третий… Искусство, оно такое. А что съёмка удлинится на неделю-другую, так государство не обеднеет.

Но стоило разъяснить по Ломоносову, мол, если в одном месте прибудет, то в другом убудет, и другое место — это личный карман, то сразу пошли разговоры: «Вадик, значит, будет пить, а у нас премиальные срежут? Оно нам надо?»

И решили, что оно им не надо! Тем более, в свете последнего постановления об укреплении трудовой дисциплины и борьбы с пьянством.

Но на девочек поглядывали недоброжелательно. Кто, собственно, они такие? Что это за слово такое «продюсер»? Жили без продюсеров, и ничего, как-то обходились. Прямо таки потогонная система Тейлора! Вдохновение по часам не приходит! Есть режиссёр! Есть местком, наконец!

Ага, ага. Бывало, съёмки и на год растягивались, и на два, бывало и больше. Обыкновенные съёмки, рассчитанные на сорок пять съёмочных дней. Нет, ребята, так нельзя, так нельзя, ребята. Заменили актёра известного на актёра провинциального? Ничего, после этого фильма он тоже станет известным. И вообще, вам знакомо правило: порядок бьёт класс? В кино это тоже справедливо.

Девочки работали — как в шахматы играли. Расставляли фигуры так, чтобы держать под контролем ключевые поля. А ключевые поля — это поля, контролирующие денежные потоки. Узнай, кто распоряжается деньгами, не зарабатывает, а именно распоряжается — и ты узнаешь, кто истинный глава семьи ли, фабрики или государства.

А потом приехала Марина Влади, и женский дуумвират превратился в триумвират. У французской актрисы строгое расписание, ей за лето ещё в двух фильмах нужно сняться, и потому она нервничала: все эти «выполним и перевыполним досрочно» она уже слышала, и цену им знала. Говорят (в артистической среде говорят очень много), что она зарекалась сниматься в Советском Союзе, но здесь случай особый: и муж главный режиссёр, и роль интересная, особа царских кровей, и гонорар тоже царский, по советским меркам, разумеется. Видя усилия девочек по наведению порядка, она их одобрила, поддержала, и настоятельно порекомендовала мужу идти правильной дорогой. Если, конечно, он хочет дойти до цели.

И Владимир Семёнович преобразился! Стал собраннее, аккуратнее, а, главное, стал держать дистанцию. А это сложно: ещё вчера брали с ребятами по банке, а сегодня ты главный режиссёр. А они нет.

— Правила поменялись, — сказал Владимир Семёнович. — Кто не понял — я не виноват.

Сказал это он на утренней планёрке, и к обеду все приняли это к сведению. По крайней мере, внешне.

Каборановск встретил съёмочную группу радушно. Да и как иначе, если была проведена предварительная работа? Гостиницу отремонтировали, уже хорошо. Оборудовали два номера «люкс». Гостиничный ресторан стали снабжать по первому разряду, а так как посещали его многие — то многие и оценили перемены. Конечно, наши районные гостиницы это ни разу не «Гранд Отели», но есть водопровод, есть канализация, электричество тоже есть, чего ещё желать советскому киноактёру, человеку неизбалованному?

К тому же и в ресторане их встречали как самых желанных звезд. Порции строго соответствовали меню-раскладке, что объяснялось как кристальной честностью персонала, так и серьёзным разговором с людьми в погонах.

Ещё бы внимания поменьше.

Зеваки осаждали и гостиницу, и места съёмок. Нет, они были почти дисциплинированы, и всегда отходили за линию, которую чертили мелом на асфальте: сюда нельзя, испортите кадр. Но всем очень хотелось увидеть Высоцкого, а уж услышать — так это было бы совсем замечательно. Все, конечно, понимали, что режиссёр не песни поет, а отдаёт распоряжения самым обыкновенным образом, но это не отпугивало: во-первых, самые обыкновенные слова, произнесенные Владимиром Высоцким, становились необыкновенными, и, во-вторых — а вдруг?

С другой стороны, это было и хорошо: зеваки молчали, боясь пропустить хоть слово кумира. А если вдруг кто начинал говорить — его тут же зашикивали. Могли и тумака дать. Легко.

Я наблюдал за всем со стороны. Не совсем зевака, допущен в круг — автор музыки, как-никак. Но ни с кем не сближался, никому не навязывался. Люди работают, и это нужно уважать. Вот если бы ко мне во время ответственной партии стали подходить с приветами и разговорами, разве я бы обрадовался, будь даже это самые расчудесные люди?

А я-то вовсе не расчудесный.