Караван в Хиву

– Теперь бы в свежую волжскую водицу ухнуть с обрыва. Или по прохладному песочку пройтись босыми ногами, – а сам плечами передернул, чтобы потная рубаха под короткополым синим кафтаном отстала от лопаток.

Возле Таш-хаули, перед закругленными вверху двухстворчатыми воротами, их остановила стража. Старший из воинов что-то прокричал в темный тамбур между двойными воротами толстой стены, и тут же из боковой комнатки вышел седоусый сердар – военачальник – в дорогих доспехах и в зеленых мягких сапогах с медными бляшками. Рядом с ним в светло-желтой чалме быстро просеменил по темному коридорчику улыбчивый шигаул Сапар-бай. Он ласково прищурил чуть раскосые глаза и негромко объяснил, что во дворец может пройти только караван-баши «ференги урусов» и его толмач Малыбай. Остальным придется либо возвратиться к себе, либо терпеливо ждать, когда кончится прием у благороднейшего из земных владык хана Каипа.

– Посланцы наши Гуляев да Чучалов во дворец пред ханом допущены ли? Спроси у него, почтенный Малыбай, – поинтересовался Данила.

Сапар-бай склонил круглую и непомерно большую из-за чалмы голову, выслушал киргизского купца, потом что-то негромко ответил.

– Сапар-бай гаварыт, что он много старался, и теперь старший урусский посланца Ямагуль уже во дворце, – перевел Малыбай ответ шигаула о посланцах. Данила про себя с тревогой подумал: «Славно, что допущен Яков Гуляев стоять пред ханом. Только совсем ли свободен стал или все еще под стражей содержится? Поговорить бы как с ним?»

Дрогнуло сердце у Данилы, когда под скрип закрываемых за спиной ворот ступил он вовнутрь Таш-хаули и, сопровождаемый шигаулом, Якуб-баем и Малыбаем, проследовал через угол просторного двора, которого во время первого посещения они не видели. Этот двор был мощен гладкими светлыми плитами, а в центре, рядом с раскидистым ухоженным тополем, красиво смотрелся облицованный красным мрамором колодец. Короткая тень дерева едва закрывала колодец и две светло-серые каменные скамьи около него.

Левая дверь во внутренние покои была приоткрыта. Над дверями, поддерживаемые резными деревянными столбами, были сооружены восемь айванов, по четыре с каждой стороны. Айваны украшены мозаичными плитками и оттого казались увешанными сплошным светло-голубым ковром.

Мимо длиннолицых воинов из туркменских кочевников Данила и его сопровождающие вошли вовнутрь Таш-хаули, пасмурным прохладным переходом, заполненным гарью от двух факелов на боковых стенах, проследовали в просторный зал, где стояли десятка три хорезмийских купцов, выряженных в пестрые халаты. Стояли кучно и тихо, словно уже чем-то напуганные еще до выхода к ним хорезмийского владыки.

В конце зала, под ажурным расписным сводом, была легкая, будто тканная из деревянных кружев двухстворчатая дверь. За этой дверью скрывалась лестница на второй этаж, в ханские покои. Слева под окном, в стороне от хивинских купцов, стоял Яков Гуляев, а рядом с ним – два стражника с российскими ружьями. Яков, исхудавший, но на вид довольно-таки бодрый, одетый в свой лучший светло-розовый халат, внимательно вглядывался в хивинцев, пытаясь по их лицам прочесть причину столь необычного сбора и своего собственного присутствия здесь. Но вот его глаза встретились с глазами Данилы Рукавкина, и посланец, не скрывая радости, вскинул руку и поприветствовал караванного старшину. Данила двинулся было к Гуляеву, чтобы спросить его о теперешнем их состоянии, но Сапар-бай тут же предостерегающе вцепился в рукав кафтана, сделал строгое лицо и отрицательно покачал головой, отчего свободный конец чалмы затрепыхался над левым плечом.

– К посланца ходить тебе нельзя, мирза Даниил, – перевел Малыбай предупреждение шигаула. – Ямагуль зван, однака, сам по себе отвечать на один-другой вопроса мудрейшего хана Каипа, чтоб ни с кем не советовался ваш посланца! На свой салтак все мерил Каип.

Данила понял, что хивинский хан по-прежнему опасается сговора посланцев со своими единомышленниками, потому и держит в одиночестве.

Якуб-бай оставил Рукавкина и Малыбая неподалеку от входа и вслед за шигаулом уверенно прошел в дальний угол, где новый ханский любимец Утяган-бек, тучный и надменный, в новом голубого цвета халате, за что-то резко выговаривал высокому и сутулому Елкайдару. Елкайдар нервничал, без конца вертел длинной шеей и поглядывал на дверь, из-за которой вот-вот должен появиться хан Каип.

Даниле неприятно было смотреть на искаженное злобной гримасой худое и морщинистое лицо Елкайдара, на его темные с набухшими венами суетливо снующие руки. Почему-то припомнился увиденный ныне поутру в их дворике раздавленный кем-то из казаков и высохший уже темно-серый скорпион.

«Не в чести, похоже, ныне Елкайдар у хана, – догадался Данила. – Должно, разошлись в чем-то его мысли с мыслями Утяган-бека, словно вода из канала по арыкам в разные стороны… В чем-то не потрафил новому ханскому советнику. А может статься, прознал хан об его заговоре против киргиз-кайсацкого посольства».