Караванная тропа

Что, если действительно получится? С одной стороны, Фергия не скажет мне спасибо, если Чайка сбежит. С другой – куда он денется в пустыне? Я верхом, догнать его не составит труда. Правда, клятые корзины будут мешать, но их и сбросить недолго. Да я и так могу его остановить, на это мне умений хватит… Вдобавок я обнаружу слабое место в защите оазиса, а это дорогого стоит!

– Что ж, попробуй, – решил я, и Чайка с готовностью ухватился за мое стремя.

Я послал коня вперед, миновал ворота, и вот уже я в пустыне, но… рядом никого не оказалось. Не поленившись, я вернулся назад и обнаружил Чайку: он сидел посреди дорожки и рвал на себе волосы, а потом и вовсе в отчаянии бросился наземь.

– Видишь, – зачем-то сказал я, – ничего не вышло. В тех историях люди приходили за теми, кто был им дорог, а я тебя и не видел прежде, так что…

– Ясно, шодан, – выговорил он и ударил кулаком по земле. – Теперь я непременно напишу стихи о том, кого насильно отправили в лучший мир вместо земного, надеясь осчастливить! Жаль, никто их не узнает…

– Так я ведь бываю в гостях, – напомнил я. – Да и Фергия-шади грамотная. Она оценит твое сочинение, ручаюсь.

Чайка неожиданно расхохотался.

– Ты шутник, Вейриш-шодан! – выговорил он сквозь горький смех. – Она-то, может, и грамотная, а я – нет! Неужто кто-то из вас возьмет на себя труд записать мои слова? Но всё это чушь, чушь…

Что я мог сказать на это? Разве что извиниться за глупый и жестокий розыгрыш, но поверит ли мне Чайка?

– Вейриш-шодан, – сказал он, утерев глаза рваным рукавом и поднявшись на ноги, – я знаю, ты добрый человек. Если тебе случится быть в Нижнем городе… Хотя что я несу! Зачем бы тебе туда ехать? Но… может, ты не откажешься послать самого ничтожного из своих слуг к Алманы-шодэ? Ее хорошо там знают, надо просто спросить хромую помощницу мясника, и люди покажут нашу лачугу… Я часто пропадаю на несколько дней, но если я вовсе не вернусь, Алманы станет думать всякое, а когда она много думает, то плохо рубит мясо… Пусть уж лучше знает, что я… что меня…

– Она кто, мать твоя? – только и смог я спросить. Шутка моя оборачивалась какой-то вовсе уж скверной стороной.

– Матери я не помню. Жена, – обронил Чайка и вдруг усмехнулся дерзко и бесшабашно, показав выбитый передний зуб. – Скажешь, не повезло ей с мужем, Вейриш-шодан? Она работает, а я сочиняю стишки, за которые меня… что со мной сделали? Повесили? Или просто ударили плетью с коня? Я слышал, Даллаль-шодан может так убить пустынного падальщика, а человек всяко слабее…

Я молчал.

Как выглядит Нижний город, я знал: нагромождение крохотных домиков, лепившихся к городской стене, как ласточкины гнезда. Сложены они были из обломков песчаника, битого кирпича, обмазаны навозом и выкрашены в белый цвет. Издалека это выглядело даже мило, но вблизи…

О, эти узенькие улочки, на которых голые дети играют с тощими собаками в лужах нечистот! Этот неповторимый запах жареной рыбы – самой дешевой, уже лежалой, той, что торговцы отдают почти за бесценок, лишь бы не платить мусорщику за вывоз гнилья… или мусорщик сам продает беднякам свою добычу. Где-то над головой хлопают тряпки – это проветривается одежда, постирать-то ее сложно, разве только ливень поможет, но поди дождись его… Где-то ругаются женщины – не поделили очередь к единственному на всю улицу колодцу. По ночам из пустыни приходят падальщики, тоскливо воют, а бывает, врываются в лачуги с самого края, утаскивают не то что легкую добычу: детей или стариков, а и взрослых мужчин. Вот где, значит, живет Чайка…

– Я сам съезжу к Алманы-шодэ, – сказал я наконец. – Дам ей денег.

– Не надо. Она и сама способна прокормиться, шодан. Без меня ей даже легче будет.

– Он имеет в виду вот это, – сказала вдруг Фергия, выступив из тени ближайшего дерева, и подкинула на ладони золотой. – Даллаль-шодан хотел тебе дать, да не смог, ну вот – я передаю, как обещала. Держите, Вейриш…

Я поймал монету.

– Езжайте, – велела Фергия. – А я побеседую с этим самородком. Ну что ты шарахаешься? Хочешь сказать, Чайка – птица смелая, птица гордая? Только голодная ведь, а?

Поэт замотал головой, но в животе у него отчетливо заурчало.

– Вот и пойдем. – Фергия сгребла его за шиворот, но лохмотья треснули и остались у нее в руке. Впрочем, это ее не смутило – она крепко взяла Чайку за плечо, а хватка у нее железная, я это на себе ощутил. – Что толку говорить на пустое брюхо? Оно, если не слыхал, к доводам рассудка глухо!

Чайка в панике взглянул на меня, а я отвел взгляд.

– Скажите, Вейриш, – попросила она. – Мне он не поверит.

– Я солгал, – выговорил я после долгого внутреннего борения. – Ты не умер, Чайка.

Он замер, осмотрелся, потом выговорил:

– Но… волшебный сад…

– Он в самом деле волшебный, но никакой не загробный, а мой собственный. Где это видано, чтобы в лучший мир гости таскались, как к себе домой? А вот ограда тут хорошая, чтобы никто не влез, а то я не люблю непрошеных гостей, – сказала Фергия. – И я тебя не выпущу, поскольку мне вовсе не хочется, чтобы тебя повесили и тем более перешибли плетью прежде, чем ты расскажешь много интересного.