Караванная тропа

– А что делать, Вейриш? Вы видите очередь желающих наняться ко мне? – Она выразительно огляделась. – Вот и я не вижу, а стало быть, придется довольствоваться тем, что есть…

С этими словами Фергия отвязала свою кобылу и лихим прыжком взлетела ей на спину, после чего еще несколько минут боролась со строптивой скотиной. Наконец лошадь подчинилась, и Фергия кивнула нам:

– В путь!

– Как Фергия назвала лошадь? – невозмутимо спросила Аю, держась от них на безопасном расстоянии.

– Даджи, – ответила та. – По-моему, ей подходит.

– Да, подходит, – согласилась Аю.

– Еще бы… – вздохнул я. Даджи – «дикая» или «бешеная» на одном из местных наречий. Идеальная кличка для подобной лошади…

С Аю мы вскоре распрощались: она повернула к дому, наш же путь лежал в город, давно уже проснувшийся и живущий той особенно кипучей утренней жизнью, какая присуща только южным краям. После полудня эта суматоха уляжется, увянет, подобно цветку под палящим зноем, и только вечером, когда спустится прохлада, город вновь ненадолго оживет.

В Арастене спозаранку тоже торгуют свежевыловленной рыбой и только что собранными овощами, кто-то спешит по неотложным делам, но все остальные могут себе позволить заняться и торговлей, и прочим немного попозже. В конце концов, в Арастене никто не расстилает ковры на дороге, чтобы прохожий смог лучше разглядеть их красоту в лучах утреннего солнца. Да какие ковры, я помню, там попадались такие лужи, что утонуть впору! Ну а если торговать под крышей, то какая разница, который час на дворе?

Даджи вела себя на удивление прилично, только косилась по сторонам не по-доброму и разок попыталась цапнуть меня за бедро, когда я подъехал непозволительно близко, по ее мнению. Фергия же откровенно наслаждалась и зрелищем – утренний Адмар достоин того! – и производимым впечатлением.

– Я ни во что не вляпалась? – спросила она, ослепительно улыбнувшись прохожему. Тот постарался поскорее убраться прочь.

– Нет, а почему вы спрашиваете?

– На меня так таращатся, будто я ухитрилась воткнуться головой в коровью лепешку.

– Поверьте, будь так, на вас обращали бы в разы меньше внимания, – вздохнул я. – Просто… Вы одеты по-мужски, но за мужчину вас принять сложно, это во‐первых.

– Знаю, здесь женщинам не положено так одеваться. В Арастене тоже косятся, но хотя бы не так откровенно, – улыбнулась она. – А вот на Севере – другое дело, там этим никого не удивишь.

– Во-вторых, – продолжил я, стараясь не дать сбить себя с мысли, на что Фергия была большой мастерицей, – вы в белом тарбане, а их носят только люди очень знатные и… или богатые, имеющие большой вес в обществе.

– Будем считать, что я сделала себе аванс, – кивнула Фергия. – Что-то еще? Ну, помимо того, что я чужестранка и волшебница?

– Вроде бы всё.

– Прекрасно. Благодарю, Вейриш… К слову, а почему мы едем через базар? Не быстрее было бы кругом?

– Нет, там мостовую чинят, верхом не проедешь, – покачал я головой и снова с опаской покосился на Даджи. Она выглядела мрачно, но не бесилась. Пока не бесилась. – Да, а откуда вы знаете, где живет Оталь?

– Аю сказала, – удивленно посмотрела на меня Фергия. – Вернее, нарисовала карту, а у меня память хорошая, и ориентироваться на местности я умею. Нам нужно во‐о-он туда, где торчит какой-то шпиль рядом с голубым яйцом.

– Это не яйцо, это купол храма Всепростителя!

– Непременно нужно будет зайти посмотреть. Никогда таких построек не видела.

– Вас туда не пустят, вы женщина.

– Какой же он тогда Всепроститель? – удивилась Фергия. – Или прощения достойны только мужчины, а женщины – так, вроде домашней скотины?

Я промолчал, потому что она была близка к истине, а затевать религиозный спор посреди людного базара мне совершенно не хотелось. Потом я припомнил кое-что и спросил:

– А вы веруете в какого-нибудь бога?

– Да как сказать… – Она перестала улыбаться. – От меня не убудет поклониться местной святыне и уважить связанные с ней обычаи, но саму меня назвать верующей нельзя. У Забытого нет официального культа даже в Арастене.

Я постарался вспомнить, где слышал об этом. Ах да, от Флоссии и слышал, когда коротал вечера в ее компании… Кажется, как раз Лауринь – последователь этого странного культа, приверженцы которого даже не знают имени своего божества и не рассказывают о нем легенд – их попросту не сохранилось. А может, их забыли за давностью лет? Так или иначе, Забытому не возносят молитв, не приносят жертв и не восхваляют его прилюдно, у него ничего нельзя попросить, у него нельзя вымолить прощение за грехи… В него можно только верить.

И, если я ничего не перепутал, последователи Забытого должны в поступках руководствоваться только своим чувством долга и совестью, у кого они найдутся, конечно. Посмертная награда их не ждет, а вот наказание за прегрешения… Вечность наедине с собой, потому что самый жестокий судья человеку – он сам.

– Вам подходит, – сказал я наконец.

– Я тоже так полагаю.