Кардинал Ришелье

И если кардинал был одарен «редкой способностью находить все средства к распространению и усовершенствованию самовластия», то тут эта способность, по-видимому, изменила ему. Если бы речь шла только о самовластии, ему следовало бы разогнать это возникающее общество, а не благоприятствовать ему. На самом деле кардинал думал о другом, и созданная им Академия приготовила и ускорила ход просвещения и общественной свободы.

Николя де Шамфор называл академическое равенство «мнимым». На самом же деле академическое равенство, установленное кардиналом де Ришелье, есть такое равенство, вследствие которого поэт, драматург, министр, кардинал или маршал Франции – все принимались в Академию одинаковым образом и подчинялись одинаковым правилам.

Понятно, что в те времена не могло быть и речи о полном равенстве – как политическом, так и гражданском. Да Ришелье никогда и не простирал своих видов до уничтожения всего политического и гражданского неравенства в государстве, но он хотел, чтобы неравенство было забыто хотя бы в рамках Французской академии.

Да, действительно, членами Французской академии никогда не были ни Декарт, ни Паскаль, ни Мольер, ни Бомарше, ни многие другие «звезды» французской культуры. С другой стороны, и это правда, в число сорока ее членов нередко принимали знатных господ, не имевших на то особых прав.

А вот что, например, пишет Йоханнес Шерр в своей «Всеобщей истории литературы»:

«Заслуги французской академии относительно грамматической и стилистической обработки и определения французского языка достойны, конечно, уважения. Что же касается других трудов ее, то предметом их была та ученость, которая стала основанием французской литературы и поставила законом рабское подражание древним формам и мелочное соблюдение извлеченных оттуда правил вкуса, которые считались сопditio sine qua non[19] поэтического значения и классической поэзии».

Может быть, все это и так, но кардинал де Ришелье замысливал Французскую академию, как указывалось в специальной грамоте, сопутствовавшей ее созданию, «чтобы сделать французский язык не только элегантным, но и способным трактовать все искусства и науки». Он задумывал ее как своего рода интеллектуальный Олимп. По замыслу Ришелье, Академия должна была насчитывать 40 членов, а избрание туда должно быть пожизненным. Поэтому академиков до сих пор называют «бессмертными». Поэтому после смерти академика на его место выбирают нового, и вновь избранный должен произнести речь в честь своего предшественника.

Именно поэтому в числе первых «сорока бессмертных» оказались писатели Валентен Конрар, Николя Фаре, Марен Ле Руа де Гомбервилль и Жан-Луи Гез де Бальзак; поэты Жан Шаплен, Жак де Серизэ, Венсан Вуатюр, Жан Ожье де Гомбо, Антуан Годо и Марк-Антуан Жирар де Сент-Аман (он же Антуан Жирар); драматурги Франсуа Ле Метель де Буаробер и Жан Демаре де Сен-Сорлен и многие другие. Имена их известны сейчас, пожалуй, только специалистам, но ни у кого не хватит смелости назвать их «мелочными подражателями».

Или, например, Клод Фавр де Вожела. Этот человек был «членом-учредителем» Академии. Он руководил составлением академического словаря и стал одним из законодателей французского классицизма XVII века в области литературного языка.

Да, были среди членов Академии и знатные люди. Например, канцлер Пьер Сегье. Но это был высокообразованный человек и страстный библиофил. Он собрал огромную библиотеку, насчитывавшую 4000 рукописей и около 10 000 книг. В Академии он получил кресло под № 1, и разве у кого-нибудь повернется язык назвать его недостойным этой чести…

Да, кардинал де Ришелье был далек от того, чтобы поощрять свободу мысли. Да, он ввел за правило, что литературные произведения, вызывавшие сомнения по части политической благонадежности, направлялись на заключение во Французскую академию (кстати, в случае возникновения конфликтов, окончательное решение о судьбе произведения выносил сам кардинал). Да, он контролировал все, но при нем членства в Академии удостоивались лишь люди, вносящие вклад в прославление Франции. И главная задача Академии – развитие французского языка – была сформулирована не случайно, ведь Ришелье понимал, что нация может осознавать себя как единое целое в рамках единого государства только на основе языка, цементирующего основание этого единства.