Кардинал Ришелье

Он взял с собой тысячу человек солдат, ибо прослышал, какой пышной свитой окружила себя чужестранка, и не хотел ни в чем уступать ей. Однако войско его после войны в горах было в неприглядном виде – уставшее, грязное, оборванное. Сам король был одет в какое-то старье, а его сапоги забрызганы сверху донизу. Он решил показать будущей жене зрелище настоящего победителя, памятуя, что лучшим украшением любовника во все времена была победа. Он и в самом деле собрался предстать перед ней, специально не переодеваясь – в боевых доспехах, высоких сапогах, со шпагой и парой пистолетов за поясом.

И все же впереди себя Генрих послал в Лион одного своего придворного, испытанного агента его любви, который ничему никогда не удивлялся. Он должен был лично оценить наружность флорентийки и передать свои впечатления королю. «Разведчик» нашел Марию Медичи сидящей за трапезой и укутанной в меха и покрывала. Архиепископский дворец, первое ее местопребывание в новой стране, казался ей нестерпимо холодным. Чтобы согреться, она выпила уже немало вина, и когда «разведчик» сообщил ей о скором прибытии короля, кровь ударила ей в голову, а потом ее всю сковал какой-то неописуемый ужас. Посланник короля связал это с незнакомой обстановкой и климатом, ибо тот факт, что рослая крепкая особа лет под тридцать испугалась мужчины, просто по определению не мог прийти ему в голову. О своих впечатлениях он тут же доложил королю, но сделал это в столь дипломатичных выражениях, что тот ничего не заподозрил.

Когда Генрих приехал в Лион, он прежде всего извинился, что заставил Марию ждать целую неделю. Он сказал, что не мог приехать раньше, так как ему требовалось время, чтобы расправиться с разбойниками, посягнувшими на французские земли, но это, он был в этом уверен, несомненно, должно прийтись по душе супруге французского короля. При этом привыкший к обществу красивых женщин Генрих не смог удержаться от мысли, что, к несчастью, это была всего лишь неделя. Дело в том, что его первое впечатление о Марии Медичи было крайне негативным: он даже подумал, что ее прелести созрели гораздо больше, чем следовало бы. Оказалось, что представленные ему портреты изображали ее на несколько лет моложе, когда такого «тупого и упрямого» (это его слова) выражения у нее еще не наблюдалось.

Что касается интеллектуальных способностей Марии Медичи, то Жедеон Таллеман де Рео приводит лишь один факт, говорящий о многом:

«Она верила в то, что большие громко жужжащие мухи слышат, что говорят люди, и потом передают то, что услышали».

Историк Жюль Мишле не без иронии констатирует:

«Охлаждение было сильным, и оно было связано с самой принцессой, которая сильно отличалась от своего портрета, который, по-видимому, написали лет десять назад. Перед собой он увидел женщину большую, полную, с круглыми глазами, взглядом грустным и жестким, испанку по манере одеваться и австриячку по общему впечатлению. <…> Она не знала французского, ведь ей всегда не нравился этот язык еретиков. По пути, на корабле, ей дали в руки плохой французский роман, “Клоринду”, и она воспроизвела из него несколько слов».

Это звучит грубо, но, в самом деле, объемами и весьма внушительным весом Мария Медичи была обязана своей матери – Иоанне Австрийской, а ограниченностью и упорством, написанным у нее на лице, – испанскому воспитанию. Ее поступь была величавой, но тяжелой.

Автор исторических и любовно-приключенческих романов Жюльетта Бенцони описывает ее так: