Кардинал Ришелье

Роан с успехом использовал то обстоятельство, что правительство было целиком поглощено заботами, связанными с Ларошелью, и потому не могло оказать никакой поддержки Конде. Не появилось такой возможности и после взятия Ларошели, так как Франция сразу же оказалась вовлеченной в конфликт в Северной Италии. Этим обстоятельством и поспешил воспользоваться Роан для укрепления своих позиций. 3 мая 1629 г. ему удалось заключить договор с Испанией, обещавшей мятежникам военную помощь. Фактический отказ Мадрида от подписанного в 1627 году договора с Францией объяснялся крайним раздражением в связи с французской политикой в Северной Италии. Роан надеялся заручиться поддержкой и Англии. С этого момента мятеж в Лангедоке уже выходил за рамки «внутреннего» конфликта, и с ним надо было кончать в максимально короткие сроки. Решено было воспользоваться временным затишьем на театре военных действий в Северной Италии. Здесь с частью французских войск остался Ришелье, а Людовик XIII с основными силами совершил молниеносный бросок на юг Франции. Кампания заняла всего шесть недель — с середины мая до конца июня 1629 года. Королевской армии сопутствовал успех. 28 мая она захватила гугенотскую крепость Прива в провинции Виваре, а две недели спустя перед ней капитулировала крепость Але, которую мятежники считали неприступной. В отличие от Ларошели, на юге король предоставил армии полную свободу действий в отношении имущества мятежников, которое в короткий срок было разграблено.

После падения двух лучших своих крепостей Роан, как ни был он упрям, понял, что борьба проиграна, и обратился с просьбой о перемирии. Для ведения переговоров из Италии в Але срочно прибыл Ришелье. Переговоры были недолгими — всего несколько дней — и завершились подписанием 28 июня 1629 г. «мира милости», или «эдикта Але». Времена изменились, теперь король уже не идет ни на какие политические уступки мятежникам. «Прежде с гугенотами заключали договор, теперь король дарует свою милость», — заявил Ришелье после подписания королем «эдикта Але».

20 августа 1629 г., захватив последние гугенотские крепости, Ришелье торжественно въехал в Монтобан — последнюю цитадель протестантизма. Его встречают возгласами: «Да здравствует король! Да здравствует великий кардинал!» С этого памятного дня эпитет «великий» навсегда останется за кардиналом.

Длительная и кровопролитная история религиозных войн во Франции завершилась. Был сделан исторически важный шаг к достижению национального единства. В победной реляции, отправленной королю после взятия Монтобана, Ришелье подчеркивал: «Теперь с полным убеждением можно сказать, что источники ереси и бунта иссякли… Все склоняются перед Вашим именем». Кардинал проявил политическое благоразумие, широту мышления и терпимость, убедив Людовика XIII отказаться от намерения подвергнуть гугенотов дальнейшим преследованиям. Ришелье лучше многих понимал, что унижение и гонения способны лишь посеять семена будущих мятежей. Смотря далеко вперед, он решительно отказался от заманчивой идеи создания во Франции религиозно однородного общества, считая ее совершенно утопичной. Соглашения, подписанные в Але, оставили гугенотам право на свободу вероисповедания, но лишили их возможности оказывать политическое и военное сопротивление центральной власти. Всем офицерам-гугенотам, пожелавшим перейти на королевскую службу, такая возможность была предоставлена, при этом их не побуждали насильно менять веру. Практически все они так и поступили. Их примеру вскоре последовал и сам Роан. Он станет одним из лучших генералов французской армии и одержит ряд блестящих побед на полях сражений Тридцатилетней войны.

«С тех пор, — говорил Ришелье после победы над гугенотами, — религиозные различия никогда не мешали мне оказывать всевозможные добрые услуги гугенотам, я различал французов только по степени их верности». Справедливость этих слов доказана всей последующей деятельностью кардинала на государственном поприще.

Отклонив идею религиозной однородности Франции, Ришелье вместе с тем настойчиво и последовательно направлял страну на путь национально-политического единства, достижение которого стало важнейшим элементом его «великого замысла».

Веротерпимость Ришелье, объясняемая исключительно соображениями государственной целесообразности, была превратно истолкована не только в религиозных кругах, но и при дворе, где папско-испанская партия по-прежнему была сильна. «Святоши», о которых еще будет сказано впереди, принялись, хотя и не впрямую, обвинять министра-кардинала в небрежении к делу римско-католической церкви и в недопустимом попустительстве «лютеранской ереси» во Франции. Мало кто понимал тогда весь глубокий смысл позиции Ришелье в отношении французских протестантов. К чести Людовика XIII, необходимо отметить, что король был в числе тех немногих, кто разделял эту позицию.

«Мантуанское дело»