Кардинал Ришелье. Людовик XIII

Любовь Анны к Бекингэму была единственным скоротечным лучом счастья всей ее жизни. Воспоминание о нем было единственной отрадой бедной королевы. Он, со своей стороны, делая политику оружием своей любовной интриги, изыскивал все способы для приезда во Францию под благовидным предлогом. Желанный предлог не замедлил представиться. Между Карлом I и его супругою Генриэттой вследствие несходства характеров возникло неудовольствие, и их семейный быт напоминал отчасти быт королевского семейства во Франции. Злые языки того времени говорили, будто герцог Бекингэм был виновником несогласий между Карлом I и его супругою, несогласий, посева-емых герцогом умышленно, чтобы побудить королеву съездить для свидания с родными во Францию. Карл I на это согласился, и Генриэтта отписала Марии Медичи, что намеревается приехать к ней в сопровождении Бекингэма. Королева-родительница сообщила об этом кардиналу; кардинал доложил королю.

– Генриэтта может приехать с кем угодно, но только не с Бекингэмом! – отвечал он в бешенстве.

– Но, ваше величество, – возразил Ришелье, – теперь его присутствие во Франции необходимо: не сегодня, так завтра английский парламент может принудить Карла I оказать помощь кальвинистам в Ла-Рошели.

– Пусть принуждает, но Бекингэму при моем дворе не бывать.

– Вспомните, государь, что путем переговоров вы можете спасти жизнь нескольких тысяч ваших подданных.

– Я не против этого, но лишь бы переговоры велись не через Бекингэма!

Герцог, уведомленный об упрямстве Людовика XIII, дал клятву вредить Франции и во что бы то ни стало рассорить с нею своего короля.

– Пропадай же заодно с моим блаженством и спокойствие всей Европы! – вскричал он, бросая об пол великолепную чернильницу, выточенную из цельного халцедона. – Клянусь моим покровителем, святым Георгием! Я им докажу, что можно быть королем и не нося ни короны, ни порфиры. Они не хотят принять меня как посланника с мирными предложениями, я явлюсь во Франции как полководец и приведу за собою войну!

С этой минуты между обеими державами начались самые натянутые, неприятные сношения. Дипломатические ноты, которыми они разменивались, дышали взаимной ненавистью, предательством, были приправлены угрозами. Английские крейсеры открыто снабжали мятежный Ла-Рошель оружием и военными припасами. Все предвещало неизбежный разрыв. Ришелье понял, откуда ветер дует, и с сатанинской усмешкой радостно потирал руки, торжествуя в войне как политик и как соперник Бекингэма на любовном поприще…

23 августа 1628 года герцог Бекингэм был убит Фельтоном. Сохранилось предание, будто убийца за две недели перед тем был во Франции и имел несколько свиданий с кардиналом Ришелье.[7]

Весть об убиении герцога жестоко поразила Анну Австрийскую, и скорбь ее не имела границ. По целым дням запершись в своей молельне, она, заливаясь слезами, молилась за упокой души человека, подобного которому она уже не встречала более во всю свою жизнь. Людовик XIII, в характере которого был богатый запас хамства и подлости, особенно когда представлялся случай обижать беззащитного или бить лежачего, – Людовик XIII решился отомстить своей супруге за ее минувшие шалости и за любовь к мертвому Бекингэму.

В первых числах сентября он назначил в Лувре домашний спектакль с балетом, в котором должны были принять участие первейшие красавицы двора. Причисляя к ним и свою супругу, король предложил ей протанцевать какое-то па в этом балете.

– Мне, танцевать? – простонала королева.

– А почему же и нет? Вы так молоды, так прелестны…

– Но, государь…

– Или вы опасаетесь встретить опасную соперницу? Не бойтесь, их у вас нет и быть не может… Или по случаю траура по убиенному…

– Я буду танцевать, ваше величество!

– И прекрасно! Этим вы доставите мне большое удовольствие.

На первой же репетиции королева, бледная, как привидение, попробовала протанцевать свое па, но в глазах у нее помутилось и она без чувств упала на пол.

– Снесите королеву в ее покои, – сказал Людовик XIII тем же самым тоном, каким на охоте он приказывал поднимать и нести затравленного оленя. – Жаль, она действительно нездорова, – прибавил он, – впрочем, и лекарство, мною придуманное, тоже недурно!