Кардинал в серой шинели

А что мало наливают — так это обычай такой. Налили много — пей и проваливай! А уважаемому человеку плеснут совсем чуток — некуда спешить, дорогой, сиди и наслаждайся. Если таким напитком можно насладиться… В первый раз я чуть не проблевался с непривычки. Чифир с солью и жиром… это, знаете ли… тот еще букет ароматов. Но ничего, выдержал. Потом уже так не колбасило. Хотя, откровенно говоря, так мало никому из нас еще никогда и нигде не наливали…

— Слушай, Пайшанбе, а что твой дед хотел узнать? — спрашиваю я у Мардонаева.

— Он не мой дед. Он очень старый. Даже не прадед!

Ну да, тут народ долго не живет. Вот эта милая девчушка — будет такой лет до двадцати. В двадцать пять у нее уже трое-четверо детей, в тридцать — уже пожилая женщина. В сорок — почти старуха. А до пятидесяти тут дотягивают немногие. Мужчинам не лучше. Так что, если деду лет восемьдесят… или больше.

— А все-таки?

— Когда он узнал про бой около крепости…

— Около блокпоста!

— Блокпост стоит там сколько? А крепость — более двух тысяч лет! Уйдете вы, уйдут другие — она останется.

— Ну, если так… тогда, да — ты прав.

— Он долго меня расспрашивал. Но я и сам знал немного. Тогда Рахмон и попросил тебя привезти.

— Зачем?

— Дед не сказал. Он мудрый, ему ведомо многое… то, что нам знать не дано.

После ужина Пайшанбе поднимается на ноги.

— Пойду я. Вот эта девушка будет с тобою ночью, — он кивает в сторону девчушки, которая подавала нам еду. — Будь с ней ласков.

— Э-э-э… но…

Не то чтобы я был против! Женского общества мне не хватало, как… в общем, сильно не хватало. Но чтобы вот так? Да еще с местной девицей? Утром поставят перед фактом — женись!

Заметив мою растерянность, Мардонаев улыбается.

— Так велел Рахмон! Он сказал — у нее будет ребенок. От тебя. Мальчик. Ты не сможешь остаться здесь сам, пусть это сделает за тебя твой сын.

— Но… я… это как-то неожиданно!

— Так уже бывало и раньше. Мы все — потомки воинов, оттого нас никто и не поработил до сих пор. А воины… они были разные. Сейчас — это будешь ты.

— А… девушка эта, она как…

— Ее тоже выбрали не сразу. У вас будет всего одна ночь, и мы не могли допустить ошибку. Лейна будет очень стараться… Постарайся и ты.

Наутро Рахмон вышел меня проводить. Взял меня за руку и какое-то время ее ощупывал, закрыв глаза.

Потом подозвал Мардонаева и что-то ему сказал.

— Дед говорит — твой путь ему неясен. Он не видит тебя художником. Ты — воин. И им останешься.

— Да ладно… Отслужу — и на гражданку!

— Твоя война всегда будет за твоим плечом. Твоя судьба — защищать своей грудью слабых.

Эк, он завернул! Но обижать доброго, в общем-то, деда не хочется. Поэтому согласно киваю.

— Ну, раз такое дело… будем стараться соответствовать!

— В трудную минуту полагайся на свое сердце. С тобой не будет никого, с кем ты смог бы посоветоваться. И только сердце сможет тебе подсказать — не голова. Оно не обманет.

Рыкнув мотором, грузовик выруливает на улицу. В зеркале заднего вида на секунду мелькает тонкая девичья фигурка около дома.

Лейна! Она не вышла нас провожать. Наверное, им это здесь не положено.

А я подарил ей на память тонкую серебряную цепочку от крестика. Больше у меня ничего не было…

— И ты больше ее не видел? — спрашивает меня Мирна. Она все время, пока я рассказывал, тихой мышкой сидела рядом, прижимаясь щекою к моему плечу.

— Нет. Никого из них я больше не встречал. Нас вскоре перевели из тех мест, и дальнейшая моя служба протекала далеко от их кишлака.

— Но как же так? Ведь у нее мог расти твой сын?!

— Такая в то время была обстановка… Если бы я хоть кому-нибудь рассказал о том, что у нас с ней произошло… можно было нехило огрести. Увидеть ее мне все равно никто бы не разрешил, а добраться туда в одиночку… шансов было мало. Шла война, и мы были не самыми желанными гостями в тех краях.

— Но ведь этот… Пайшанбе, он ведь относился к тебе хорошо? Мог бы и помочь.

— Для этого его надо было сначала отыскать. Там все сложно… не так, как ты думаешь. Я не раз вспоминал об этом случае. Не знаю… возможно, все вышло так, как говорил дед Рахмон. И у Лейны действительно родился ребенок. Но ведь дед мог и ошибиться? Тебе ли не знать, насколько это сложно и непредсказуемо?

— Все равно… — не соглашается сероглазка. — Не увидеть своего сына… это плохо.

Ну, и как ее разубеждать? Тем более что и сам думаю так же. Нежно поглаживаю Мирну по голове, и она затихает, прижавшись ко мне.

Барон неслышно встает и выходит из комнаты…

Наутро, спустившись во двор, встречаю около башни Лексли. Словно оправдывая название своего подразделения, он, развалившись на лавочке, греется под лучами солнца.

— Балдеешь? — плюхаюсь я рядом.

— Беру пример с тебя! Ты-то всю ночь нежился на чистых простынях! А я в седле трясся.

— И как? Оно того стоило?

— Да. Увидев мой шеврон, барончик, как ты говоришь, раскололся. До самой задницы! За все эти фокусы надо сказать спасибо Одноглазому! Кстати, барон сотрудничает с ним давно!

— И много на этом заработал?

— Сначала зарабатывал. А потом пристрастился к этому зелью, что делает вожак горцев… так что теперь он работает исключительно за него.