Карьера

— Извини! Действительно — трюизм, пошлость… Все-таки ты чего-то добился. «Товарищество»… И даже какой-то устав есть?! «Быть настоящим мужчиной! Хлебать водку стаканами! И иметь железные кулаки!» Только не понимаю…

— Чего?

— Зачем я-то… Тебе понадобился?

Корсаков посмотрел на него. Понял. И замолк.

Он вдруг ясно ощутил, что его маленькая каюта — с полированным деревом, уютным светом, — что она движется. Несется… Парит в безбрежности ночи… Воды, звезд… Словно она где-то на другой, обратной половине земли. Где нет солнца и света… Где все условно и все против человека! Так же, как в конечном смысле против человека было и их пребывание здесь. Их пьянки, крики, женщины… Сгоревший порох… человечьей молодости. И даже их… Двоих! Этот разговор…

И только темное, теплое, шумно-струящееся движение воды, окатывающее корпус судна, идущего в ночи с хорошей скоростью, было сейчас добротным. Живым! И напоминающим о жизни!

Сейчас Кирилл знал, что Андриан понял все это. Что почувствовал все это сам…

— Все равно! Все равно…

Андриан ударил себя кулаком по колену. Лицо его исказилось злой обидой.

— Все равно! Я их сделаю людьми! Белоручки… «Фрайеры»… Маменькины сынки! Они бы посмотрели, как люди корчатся… Как всю жизнь за колючей проволокой! Шесть в ряду… Автоматы новенькие… Сверкают на солнце! Нары в три этажа. Паханы-уголовники — выше бога и начальства… Все покупается — все продается!

Кирилл видел, как напряжен… Как бессилен сейчас Карманов. Как жалки его мускулы, массивные кулаки, литые плечи, обтянутые джинсовой фирменной майкой… Он вызывал у него брезгливую жалость, безотчетное презрение.

— Я уже слышал… Это! — неожиданно резко, почти окриком, прозвучал голос Корсакова. — И видел…

— Когда?

— В детстве! Давно…

— Ну… Тогда все… Было другое… — попытался сопротивляться Карманов. — Это же… Наверно, детский приемник?

— Тогда было — не до детских приемников! — Кирилл отвернулся. — Тогда все были вместе…

Карманов замолчал. Понял. Поверил.

— Ничего мы с тобой не понимаем! — наконец смог выговорить Корсаков. — Выдержал? Вышел? Благодари бога… И, если можешь, — забудь! Забудь!!!

Корсаков не мог найти себе места. Повернулся на один бок, на другой… Вытянулся во весь рост на кровати. Глаза уперлись в низкий, покрытый крашеным линкрустом потолок. Замолк…

— Я чувствовал… — Лицо Андриана, перекошенное улыбкой, стало еще некрасивей: — Свой ты мне… В чем-то? А в чем — не знал!

Он хотел еще что-то сказать.

— Давай «пятерик»? А?! — он растопырил свою могучую руку. У него были неожиданно красивые, длинные пальцы…

— Утром я сойду… В Ялте! — сказал, не оборачиваясь, Кирилл. Андриан должен был понять это и уйти. Но он не уходил.

— Нарвешься… Ты у меня… Когда-нибудь! — услышал Корсаков его спокойный, многообещающий голос.

Он не ответил.

— Ты спрашивал: «Зачем ты мне?» — Хорошо, скажу: Ты единственный кому из всей этой кодлы я верю. До конца…

— Лучше — не верь, — не оборачиваясь, ответил Кирилл.

— Жалко мне тебя…

Повисла пауза.

Корсаков лежал с открытыми глазами и не знал, как избавиться от Карманова.

— А потому жалко… — не дождавшись ответа, продолжал Андриан: — Что ты как трава… Как жеребенок какой-то… Пляшешь на лугу и не знаешь… Что упряжь на тебя уже давно готова! И, сколько ни лягайся, повалят… Тавро поставят! И в телегу запрягут! Да еще огреют дубиной — вдоль хребта! Чтобы знал одну дорогу…

Корсаков не ответил.

— Хорошо… Если еще мерином не сделают! — ухмыльнулся Карманов. Поднялся… Корсаков слышал, как звякнула его цепочка.

— А вас — нет? — тихо спросил Кирилл.

— Мы-то хоть… Посопротивляемся… Покуражимся! В этом стаде, — зло ответил Карманов. — А гляди… И сами — тавро будем ставить?!

— И запрягать? — закончил его мысль Корсаков.

Он потянулся за сигаретами. Краем глаза увидел тень стоящего у двери Андриана. Кириллу все-таки захотелось договорить.

— Ну, что ж… — он не знал, что скажет дальше. — Нет! Все равно — без меня… Без меня!

— Не таких обламывали! Придется! — выкрикнул свистящим шепотом Карманов.

— А ты уж не бойся… Так-то уж? Обломают — так обломают! — улыбнулся начинавший злиться Кирилл. — Ты же этого больше всего боишься! Ну, походил с зэками в колонне? Ну, вытащили тебя?.. Своим умом надо жить. А не оглядываться! Что ты трусишь-то… Все время?!

— Я? — передернулся Карманов. Корсаков понял, что попал в самую точку.

— Ты! Ты! Ты же хочешь… Всю жизнь отменить. Все — вокруг! Лишь бы взобраться… Туда! Где до тебя никакая рука не дотянется?!

— Да, я уже…

— А теперь ты… От страха! — раздельно, менторски, издевательски чеканил Корсаков. — Нет, ты уже опасная штучка! Мафия-то у нас недаром в разговоре мелькнула… Ты же не прекратишь своего: «Мне все позволено! Чего хочу, то подай!»

Карманов сделал шаг к Кириллу… Лицо его было смято, жестоко, растерянно. Кулаки напряглись, готовые в любую секунду сломать, изничтожить, раздавить его.

— Ты же… Человек стада! — выкрикнул Корсаков, словно провоцируя, подталкивая Андриана на удар, на расправу. — Стадный! Не единичный… Человек! Тебе нужно пролезть в голову. В верхушку… Чтобы повести стадо — за собой… Ты…

Карманов закрыл глаза… Закачался.