Но глаза Марты вновь наполнились слезами, она поспешно отвернулась. Всхлипнула. Эта болезнь гораздо серьёзнее, чем я думала, мрачно констатировала рыжая. Мир сошёл с ума! Лола нехотя протянула ей конверт, и Марта впилась глазами в обратный адрес – какой-то Сталинград. Лола настороженно следила за ней. Немного успокоившись, она подошла к Марте, ласково погладила её плечо.
– Перестань, что с тобой? На себя не похожа, – Лола обняла подругу. – Вовремя ты забеременела. Ну же, будь умницей!
Марта благодарно прижалась к подруге.
VI
Мы были глазами дивизии – мотоциклетная рота разведывательного батальона. В четырнадцатой танковой дивизии я дослужился до обер-лейтенанта. В том числе и потому, что наш офицерский состав стремительно таял. Кандидат в генералы! Если доживу… Я криво усмехнулся. Мечта Дитриха сбывалась у меня…
Мы здорово воевали – я и Отто. Отто обзавёлся станковым пулемётом. А я был заместителем командира первой мотоциклетной роты.
На фронте чёрные раструбы репродукторов щедро потчевали нас фронтовыми сводками и зажигательными речами. И песенками кабаре, бодрыми военными маршами, – родными, немецкими. Бывало, репродуктор внезапно замолкал. Слушатели, сбившиеся вокруг него, дружно чертыхались. Но репродуктор вскоре выдавал парочку аккордов. И – зловеще щёлкал метроном. Все застывали в недоумении. Зато метроном времени даром не терял, отсчитывал семь ударов, и бесстрастный голос сообщал на хорошем немецком: «Каждые семь секунд на Восточном фронте погибает один немецкий солдат».
Повисала гнетущая тишина и… возвращала нам нашу мирную песенку.
И ведь они не врали.
Я крепко сдружился с Альфредом Нойнером, он был родом из Берлина. Высокий, худощавый блондин, он сильно напоминал мне Дитриха. Как-то раз, во время затишья между боями, мы с Альфредом решили искупаться. Выехали до зари и покатили по нейтральной территории. Белой простынёй висел густой туман. Не было видно даже пальцев вытянутой руки. Дорогу мы знали, и ехали наощупь.
В редком перелеске, оказывается, засел партизанский отряд. Ещё вчера его там не было! Ну да партизаны территории не различали. Они готовы были убивать нас везде. По шуму мотора они, очевидно, приняли Отто за штабной автомобиль. И терпеливо ждали. Как всегда, не с пустыми руками. Когда мы приблизились, они принялись гостеприимно угощать нас пулями. Одна пуля попала мне в живот, от боли я потерял сознание и упал с мотоцикла. Альфред сидел в коляске, на месте пулемётчика. Ему сказочно повезло: Отто съехал с дороги и покатился по полю, где естественным образом затормозил о стог сена. Да уж, мягкая вышла посадка… Альфред мгновенно сориентировался. Он мигом заглушил двигатель и огляделся. Туман надёжно скрывал нас. Но скоро он спадёт, и нам крышка. Местность-то открытая! Где бы ты ни был, в этой стране чувствуешь себя бифштексом на тарелке!
Русские, похоже, решили, что нам конец, и убрались восвояси.
Альфред долго ползал в высокой траве, искал меня. Когда нашёл, солнце уже почти поднялось. Удачно, что я был без сознания, а то по стонам русские вычислили бы меня и всё, – герр Гравер навоевался!
Альфред перевязал меня. Не долго думая, он бережно, как младенца, положил меня на свою шинель и поволок ползком к Отто. Там он устроил меня в коляске и стремглав помчался к своим. Он безошибочно вывел Отто в наше расположение. А ещё уверял, что не умеет водить… потом смеялся, что со страху стал мотогонщиком.
Сегодня Альфреда убило осколком. Потому что сегодня я впервые позволил ему сесть за руль Отто вместо меня, – выпросил, как ребёнок! Руль Отто я не доверял никому, даже Дитриху. А сегодня почему-то сжалился. Его убили вместо меня. Я сидел в коляске, и остался жить.
Я остался без друга и без пулемётчика, а нового мне не дали. Друзей не выдают. Это вам не боеприпас…
Сегодня же убило связиста, потом ещё одного… Не снайперы, нет. Тоже осколками. Им просто не повезло. Так что сегодня я за связиста. Прижимая к уху телефонную трубку, я безуспешно пытался выйти на связь со штабом. Проклятые партизаны! Их следует вешать на деревьях, чтобы другим неповадно было. Кто, спрашивается, так ведёт войну, где это видано? Ну вот, опять придётся искать повреждение!
Интересно, почему русские не сдаются? На что они надеются? На чудо? Чудес не бывает. Мы победим, и точка!
Спи спокойно, Дитрих, я за тебя отомщу. Мы победим, и точка!
Гм. Однако никто не несёт нам ключи от городов на бархатной подушечке, никто не угощает шампанским нас, солдат лучшей армии в мире. Русские встречают нас затяжными боями. А между боями повисает зловещая тишина. И неизвестно ещё, что страшнее. С этими русскими даже тишина беременна смертью!
Я присел на корточки и вновь напряжённо прислушался к тишине. Да, чудес не бывает. Надо искать прорыв провода.
За спиной раздался треск сухих сучьев, я резко обернулся и подскочил от неожиданности – ого! Сам оберст Фогль! Роста он был невысокого, но стройный, подтянутый, гладко выбритый. Он, старый воин, прошёл всю Первую мировую и не боялся ни Бога, ни чёрта. Часто бывал на передовой. И сегодня пожаловал.