Карьера менеджера

И на этот раз несколько членов совета возражали ему. Они при этом ссылались на мою лояльность и ценность для компании. Они просили Генри восстановить меня в прежнем положении второго лица в корпорации.

Генри разгневался. Он не привык к противодействию со стороны правления. «Или я, или он, — прорычал он. — Даю вам двадцать минут на окончательное решение». Затем он стремительно выбежал из зала заседания.

До сих пор Генри не осмеливался уволить человека, принесшего ему столько прибыли, явившегося отцом «Мустанга», «Марка» и «Фиесты», обладавшего в фирме такой большой популярностью. Полагаю, что он сам не был уверен, удастся ли ему это осуществить.

Но в конце концов он сорвался и закусил удила. Ход его мыслей, очевидно, был таков: «У меня на мои попытки убрать его ушло целых три года, а этот байстрюк все еще здесь!» Когда же ему не удалось заставить меня самого уйти из фирмы, он наконец-то решился лично перейти в наступление и захватить мои позиции. Впоследствии он всегда мог подыскать этому оправдание.

Той же ночью мне позвонил Кит Крейн. Это был издатель «Отомоутив ньюс», отраслевого еженедельника автоиндустрии. «Это правда?» — спросил он.

Мне сразу стало ясно, что он имел в виду. Крейн был близким другом Эдсела, сына Генри, и у меня блеснула догадка, что Генри надоумил Эдсела дать просочиться информации через Крейна. Таким образом, весть о моем же увольнении должна была дойти до меня косвенно, через прессу.

В этом был весь Генри. Он хотел, чтобы решение о моем увольнении стало мне известно не от него непосредственно, а со стороны. Генри был мастером действовать чужими руками. И в данном случае «король» решил не пачкать руки в делах большой государственной важности.

На следующее утро я отправился на работу, как обычно. В офисе никаких признаков каких-либо дурных перемен. Ко времени ленча я уже начал подумывать, не был ли Кит Крейн введен в заблуждение. Но около трех часов дня секретарь Генри пригласил меня к нему в кабинет. «Вот оно», — подумал я.

Когда я вступил в святая святых, Генри и его брат Билл сидели за мраморным столом совещаний и на лицах у них было выражение, означавшее: «чем-то воняет». Вид у них был напряженный и нервозный. Странно, но мне стало легко на душе. Я уже был предупрежден. Я знал, что мне предстоит. Эта встреча лишь должна была официально подтвердить предрешенное.

Для меня явилось неожиданностью лишь то, что при объявлении об увольнении присутствовал Билл, но в этом заключался определенный смысл. Его присутствие представляло способ дать мне понять, что решение принято не одним Генри, а семьей. Билл был держателем крупнейшего в компании пакета акций, а поэтому его присутствие здесь носило также оттенок некой политики. Если Билл соглашался с решением своего брата, у меня уже не оставалось выхода.

К тому же Генри требовался свидетель. Обычно он предоставлял делать за себя грязную работу другим, особенно мне, и вместо него объявлять людям об увольнении. Но на сей раз он действовал лично. Вероятно, пребывание Билла в кабинете облегчало ему задачу сообщить мне о моем изгнании.

То обстоятельство, что здесь присутствовал Билл, облегчало и мое положение. Он меня очень высоко ценил и к тому же был моим добрым другом. Билл прежде уже обещал мне, что, когда встанет вопрос об увольнении — а мы оба знали, что этот вопрос встанет, — он будет за меня драться. Мне было ясно, что полностью рассчитывать на его поддержку нельзя, так как Билл никогда в жизни не выступал против Генри. И все же у меня еще теплилась некоторая надежда на то, что он вмешается.

Когда я уселся у стола, Генри стал мямлить и бормотать что-то невнятное. Он никогда лично никому не объявлял об увольнении и теперь не знал, с чего начать. Наконец он промолвил: «Бывают случаи, когда мне приходится поступать по-своему. Я решил реорганизовать компанию. Это — одно из тех решений, которые очень не хочется принимать, но которые в любом случае принимать надо. Мы с вами составляли прекрасную пару. — Я посмотрел на него с недоверием. — Но полагаю, что вам следует уйти. Так будет лучше для компании».

За все сорок пять минут нашей беседы он ни разу не употребил выражение: «Вы уволены».

«В чем же все-таки дело?» — задал я вопрос. Но Генри не мог мне привести никаких доводов в пользу своего решения. «Это личное, — вымолвил он, — и мне нечего больше вам сказать. Просто это один из таких случаев».

Однако я продолжал настаивать. Я хотел вынудить его сформулировать причину, так как был уверен, что сколько-нибудь убедительной у него нет. В конце концов он пожал плечами и произнес: «Ну, просто случается, что кто-нибудь вам не нравится».

У меня оставалась лишь еще одна карта: «Почему здесь присутствует Билл? Я бы хотел знать, что он об этом думает».

«Я уже принял решение», — сказал Генри. Я почувствовал огорчение, но отнюдь не удивление. Ведь кровь гуще воды, а Билл принадлежал к династии.

«У меня есть определенные права, — заявил я, — и я надеюсь, что из-за этого не возникнет спора». Меня заботил вопрос о пенсии и о причитающихся мне выплатах.