«Карьера» Русанова. Суть дела

— Это они спортсмены, — усмехнулся стоявший рядом пожилой слесарь. — А я бы от бутылки пива, например, не отказался. Мне в горы не надо. — Он посмотрел на Гусева. — Как считаете, хозяин? Имеем мы с вами право пивком угоститься?.. Вы меня не узнаете?

Гусев еще раньше подумал, что где-то встречал этого человека: лицо было знакомым. Теперь вдруг вспомнил.

— Басов?

— Басов, Николай Данилович… Я вас сразу признал, да как-то не хотелось о себе напоминать. Не та обстановка.

Господи, Басов! Ну конечно! Новосибирск, конкурс лучших станочников. Токарь-универсал Николай Басов демонстрирует полный набор новейшей оснастки, и среди прочего — кассетный держатель Гусева. Он побил тогда все рекорды, взял все призы, его наперебой тискали корреспонденты… Что же он тут делает, виртуоз Басов?

— Хотите спросить, как я сюда попал? — невесело улыбнулся Басов. — Понимаю ваше удивление. Последний-то раз мы виделись с вами в Москве на выставке, экспонатами были, можно сказать. Теперь вот я и слесарь, и жестянщик, и шабашник. Обстоятельства жизни. Уволился! Тридцать лет проработал на одном заводе и — уволился. По собственному желанию. Ну да это не интересно…

— Это интересно, — перебил его Гусев. — Вот что, пойдемте-ка в парк — тут недалеко, через дорогу. Вечер вон какой замечательный. Можно и пивком побаловаться. Заслужили…

Городской парк в северном городе — явление особого рода. Предмет всеобщего уважительного отношения. Казалось бы, не выстоять березам и тополям против буйных ветров, не укорениться на промерзшей земле, но, глядишь, сумели приспособиться, растут себе в окружении стойких, ко всему привыкших лиственниц, Долгую зиму ждут, готовятся, копят силы, и лишь подойдет пора. — словно взрываются набухшие почки, зелень полыхает, торопится взять свое. В другом каком месте, конечно, никто бы не назвал парком эту приткнувшуюся к сопкам рощицу, но здесь даже редкий стелющийся кедрач считают тайгой, а уж если серебрятся тополя и несколько отважных, недавно только прижившихся березок распустили клейкие листья — значит, и вправду парк…

На террасе, где подавали пиво, все места были заняты. Гусев огляделся и увидел в углу за столиком Липягина и Чижика: Валентин его тоже заметил, замахал рукой — рядом были свободные стулья.

— Знакомьтесь, — сказал Гусев, когда они с Басовым сели за стол. — Это мой старый товарищ Николай Данилович, это… — Он глянул на Чижика и обомлел: физиономия у того была пьяным-пьяна. — Что такое? — Он вопросительно посмотрел на Липягина. — Откуда это дикое создание возникло?

— От несправедливости, — проговорил Чижик и шмыгнул носом. — От равнодушия окружающей среды. — Он порылся в кармане и достал измочаленный кусок воблы. — Вот! Угощаю напоследок…

— Не знаю даже, что вам сказать, — насупился Липягин. — Пришел, понимаете, весь сопливый, говорит — судьбу ему испортили. Вывел я его проветрить, так нет, уперся: глоток пива, иначе не жить!

— Владимир Васильевич, я… как на духу! Вы знаете кто? Вы этот… идеалист! На вас воду возить будут, вы спасибо скажете. Жизни вы не понимаете! А я с вами все равно куда угодно! Мы же с вами эти… соратники, а Черепанов меня соучастником обзывает. Я не пьяный, не думайте, я — откровенный! — Он икнул и виновато добавил: — Принял немного, так ведь — обидно же!

— Балда! — сказал Гусев. — Тебе квас пить, и тот в меру. Чего распустился!

— Вам не понять! Иван Алексеевич — душевный человек, а вы все — автоматы. Я из бригады ушел. Заели меня. Говорят — я им все расценки поломал, в стахановцы, говорят, лезу! Лучше бы вы мне эти лекала не подсовывали! Ну, ничего… Сейчас еще по кружечке…

— А ну брысь отсюда! — не выдержал Гусев. — Давай чеши домой, пока твою пьяную рожу не разглядели… Вы сидите, Иван Алексеевич, — пытался он удержать привставшего Липягина. — Давненько не виделись. Проводим этого петуха, поговорим.

— Нет уж, знаете, неровен час… — Липягин взял Чижика под руку. — Доставлю его, мне так спокойней будет.

— Поросенок, — вздохнул Гусев. — Обидели его… С вами-то что приключилось? — повернулся он к Басову.

— Поверьте, Владимир Васильевич, со мной то же самое, что с этим пареньком, насколько я уловил. Смешно и нелепо. И грустно. Вы же помните — директор завода, когда меня представлял, у него даже голос звенел — так он мной гордился. И я собой тоже гордился. Я мог все. И сейчас могу, потому что тридцать лет занимался только своим делом. У людей футбол, хоккей, забавы всякие, развлечения, у меня — ничего. Но зато меня называли «царь-токарем». И когда меня так называли, я чувствовал — не зря живу. Я первым на заводе взял вашу оснастку — услышал о ней, все разузнал, изготовил, стал работать. Все вокруг были готовы носить меня на руках. Но не более того. Я оказался единственным. Зачем себя утруждать? Зато можно сперва позавидовать Басову: эко у него хорошо получается! Потом можно сказать: что-то Басов много зарабатывает… Да! Меня стали корить: ты, Басов, совесть имеешь? Ты же восемьсот рублей зарабатываешь, где это видано? А я стал зарабатывать тысячу.

— Это много, — сказал Гусев. — Это почти как министр.