— Слушай, Генка, я не могу.
— Чего не можешь?
— Ну, не могу я к ней ехать. Понимаешь? Не умею.
— Ну и не езди.
Володя молчал.
— Ах ты, боже мой! — вздохнул Геннадий. — Вот еще чадушко же мою голову! Такую розу увели, можно сказать, и выходит даром? Что же теперь, прикажешь мне самому к ней явиться?
— Да, — сказал Володя.
— Что-о?! Наглый ты, однако, тип. Хорошо, поедем! Отобью у тебя девчонку, будешь знать.
Дверь была незаперта. Геннадий вошел в переднюю и увидел Люсю. Совсем еще ребенок. Глаза большие, удивленные.
— Здравствуйте, — сказал Геннадий.
— Здравствуйте… Ой, какая прелесть! Что это?
— Это роза.
— Я вижу, — рассмеялась она. — А кому?
— Вам, конечно. Кому же еще?.. Мой товарищ поздравляет вас с днем рождения и просит принять вот эту чайную розу.
— Ваш товарищ? А сам он не мог прийти?
— Нет. Он боится.
Глаза у Люси сделались сердитыми.
— И правильно боится… Передайте ему, что он мне надоел! Ходит и ходит следом, как тень. Сколько можно? Надо мной все смеются, честное слово, а я даже не знаю, как его зовут. Смешно…
— Его зовут Володя. Запомните… И еще запомните, милая девочка, что людей, которые вот так, как вы, смеются над любовью, ждет очень скучная и пакостная жизнь. Понимаете? Возьмите розы и поставьте их на самое видное место, а когда они завянут, засушите лепесток на память. Не бойтесь быть сентиментальной… Кто знает, будут ли вас еще когда-нибудь любить. Это бывает не часто.
— Зачем вы так говорите?
Она смотрела на него растерянно.
— Затем, что я старше вас.
— Но что ему надо?
— Ему ничего не надо. Он дарит вам цветы.
— Тогда… Зачем все это? Не понимаю.
— Очень жаль. Вы говорите — что ему надо? Ничего. Он вас любит, вы его нет; он счастлив тем, что умеет любить, а вы даже не знаете, что это такое… Вот и решайте, кому что надо. Простите, что оторвал вас от гостей…
Из комнаты выглянул старший автоинспектор Самохин. «Отец, что ли? — подумал Геннадий. — Еще не хватало…»
— Люся, ты что тут делаешь?
— Я сейчас, папа.
Геннадий кивнул головой и вышел.
— Одну минутку, молодой человек, — сказал Самохин, выходя вслед за ним. — Я вас, между прочим, знаю.
— Я вас тоже.
— Не думал, что вы после этого будете на ногах. Очень крепко вас тогда разделали… Крови было, как будто кабана зарезали… И вот что, молодой человек, давайте больше сюда не ходить.
— Почему?
— Потому, что я отец.
— Очень приятно.
— Кому приятно, кому нет. Понял? Спущу с лестницы, если еще хоть раз увижу. Тут тебе не это самое…
— Болван, — сказал Геннадий.
— Что-о?!
— Дурак, говорю. Удивительный дурак.
— Ты что?! — задохнулся Самохин. — Ты с кем говоришь?!
— Замолчите, автоинспектор. Чего разорались? Приятно вам будет, если соседи услышат, как я вас дураком называю? То-то же…
— Да я!..
Геннадий выскочил на улицу, расхохотался. Ну, вояка! Хотя кому приятно видеть, как в дом приходят всякие мазурики? Подобрал он меня не в английском клубе…
Володя сидел за домом на лавочке.
— Ну? — шепотом спросил он.
— Порядок, — так же шепотом ответил Геннадий. — Очень тронута. Сказала: ой, какая прелесть! Это про тебя, наверное.
— Значит, порядок?
— Истинный крест.
— Слушай, пойдем в ресторан? Музыку послушаем.
— Ты сходи, Володя. У меня дела.
— Ну, какие дела…
— Вот такие. Думаешь, ты один влюбленный? Может, я тоже. Будь здоров, Ромео!
«Этот Самохин встретился мне зря, — думал он. — Совсем зря. Вроде бы все забылось, а вот пожалуйста… Ну да будем надеяться, что дел мне с ним иметь не придется».
На втором этаже он отсчитал от угла третье окно и залепил в него снежком. Занавеска отодвинулась. Потом открылась форточка.
— Хулиган! — сказала Маша.
14
В Магадане Геннадий прежде всего пошел в адресный стол. Адрес ему написали на бумажке. Телефона нет. Это даже хорошо, свалится как снег на голову. Возгласов будет, можно себе представить. Потом он посадит их в машину и повезет катать по городу, специально не отвел сегодня «Волгу».
Открыла Геннадию пожилая женщина и сказала, что Татьяны Алексеевны нет, улетела в Хабаровск на совещание, и мужа ее тоже нет, вернется поздно, у него такая работа. Может, что передать?
— Да нет, ничего…
Только сейчас он понял, как ему нужна была эта встреча, совсем ненадолго — повидать ее, посидеть полчаса в ее доме, услышать, как она скажет певучим голосом: «Ну, что же ты? Проходи, проходи…»
Ему нужно было поверить заново: да, это было, а не приснилось однажды. Была юность. И Танькин бант. И море цветов в Тимирязевке, и новогодняя ночь, и их дружба. Ему надо было знать, что она живет, ходит, едва касаясь земли… С ним может случиться что угодно, но Танька должна остаться. Ведь что-то должно остаться?
Геннадий завел машину во двор гостиницы и отправился ужинать. Народу в ресторане было много. С трудом отыскав свободное место, он заказал ужин и огляделся. Ничего нового. Лепные потолки. Колонны. Мальчики, девочки. Лысины.
— Печально я гляжу на наше поколенье, — сказал сосед и протянул Геннадию папиросы. — Как вы думаете, что они тут делают?
— Да ведь, наверное, то же, что и мы, — усмехнулся Геннадий. — Едят, пьют, танцуют.