Карьеристка, или без слез, без сожаления, без любви

– Я же тебе пообещал, что всё решу. А табличку и фотографию на могиле сегодня же поменяют. Нехорошо это, что у живого человека уже могила есть. Ну что, арестованных уже можно уводить?

– Я выслушал весь рассказ, – неожиданно заговорил Кирилл. – Только в нём есть один непонятный пунктик.

– Какой?

– Я Алексея взорвал, из «Жигулей» стрелял, а вот двойника под Рязанью не я убил. Мне чужое приписывать не надо. У меня на этот счёт железное алиби есть.

– А тебе никто и не приписывает. Да любое, даже самое железное алиби всегда можно сфабриковать. Ты с себя не скидывай. По полной оба отсидите.

Когда эту парочку уводили, у Кирилла окончательно сдали нервы, и он на весь офис орал, что к убийству в Рязани он не имеет никакого отношения. Я кинула прощальный взгляд на свою, теперь уже бывшую, секретаршу и, оставшись с Матвеем наедине, устало произнесла:

– Матвей, а может, действительно убийство Ани не его рук дело?

– Нина, он просто скосить хочет. Ты его не жалей. Он бы тебя не пожалел.

– Наверное, ты прав. А кто ж тогда Серёжу убил? Меня чуть было на тот свет не отправил? Столько темных пятен…

– А тебя в Венеции вместе с Серёжей стриптизёрша заказала.

– Почему ты так думаешь?

– Да как только она попала на твоё место, то решила остаться на нём навсегда. Сразу «бентли» купила. Полмиллиона долларов на чужой счёт перевела. Я его по своим каналам проверил. Деньги в тот же день сняли. Счёт был открыт по утерянному паспорту. Шуба, шмоток на восемьдесят тысяч долларов. Около семидесяти тысяч долларов было снято наличными. Скорее всего, часть этих денег пошла, чтобы оплатить твою смерть и смерть Сергея.

– А его-то зачем нужно было убивать?

– Копай глубже. Он же ненужный свидетель.

Матвей прижал меня к себе и прошептал:

– Тебе, наверное, не терпится в кресле своём посидеть. Ты посиди. А я поеду.

– Матвей, господи, что бы я без тебя делала. Давай поужинаем сегодня вместе в нашем любимом ресторане?

– Хорошо. Согласен. Я буду ждать тебя в семь.

Когда за Матвеем захлопнулась дверь, я позвонила Серёжиной маме и, плача, произнесла:

– Мам, я сижу в своём кресле! В своем кабинете!

– Как ты меня назвала?

– Мама. А нельзя?

– Господи, я такая счастливая…

Я услышала, как женщина всхлипнула на том конце провода, и сама вытерла слёзы.

– Мама, ну что ты плачешь?

– Я просто радуюсь за тебя, дочка. А ты сама-то почему плачешь?

– Просто не верится, что я опять здесь и мне больше ничто не угрожает. Меня предала секретарша.

– Ох, дочка, тебе не может ничто не угрожать. Ты же выбрала такой нелёгкий путь. Будь, пожалуйста, осторожнее, ведь ты у меня одна.

Я вышла из своего кабинета и увидела ожидающих в коридоре сотрудников. Они украсили коридор шарами и развесили плакаты: «Нина, с возвращением!!! Мы вас любим».

Мы пили шампанское, ели торт и вспоминали, как всё начиналось… А началось всё на первом этаже однокомнатной квартиры пятиэтажной хрущёвки. Это был мой первый офис.

Я стояла с бокалом шампанского в руках и думала, как жаль, что Серёжка это всё не увидит. Господи, как же его не хватает…

– Нина, мы так рады, что вы живая, – говорили мои сотрудники, чокаясь со мной.

– Спасибо… А я-то как рада.

Я прошлась по родным коридорам, размышляя, что, какими бы дорогими они для меня ни были, я больше не хочу проводить в них бо2льшую часть своей жизни. Спустившись во двор, я обратила внимание на стоящий во дворе красный «бентли» и велела подошедшему начальнику службы безопасности срочно его продать.

– Нина Львовна, это правильное решение, – кивнул Эдуард Генрихович и, улыбнувшись, сказал, что он счастлив, что я вернулась… – Ребята в охране все те же остались. У нас только один новенький был. Всего несколько дней поработал, но, как только вашего двойника убили, сразу уволился. Испугался, наверное, или нервы слабые.

– Вот и правильно. Пугливые нам не нужны.

Сев в служебную машину, я приехала в наш с Матвеем ресторан и, прождав его около часа, принялась названивать ему, но он не отвечал.

– Странно…

Почувствовав неладное, я тут же попросила водителя отвезти меня к нему. Как только мы остановились у открытых нараспашку ворот, я бросилась в дом и крикнула:

– Матвей, ты здесь?!

Матвей сидел у камина с простреленной головой. На полу валялся пистолет, а на коленях лежала записка..

– Нет! Матвей, что ты наделал?! Как же ты мог?!

Я дрожащими руками взяла записку. Слёзы застилали глаза и капали на тетрадный листок: