Карфаген должен быть разрушен

ДОРОГУ МАСИНИССЕ!

Когда гномон водяных часов уже перевалил за пять[79], на Форуме негде было упасть яблоку. Римляне в тогах и туниках, эллины в гиматиях и хламидах, галлы в лацернах и подбитых мехом каракаллах[80] толпились, сидели на ступенях храмов, окружали менял, звеневших за своими столиками драхмами, сиклями, денариями и ассами. Стайки голубей и ворон, клевавших на плитах у алтарей жертвенное зерно, при появлении людей взмывали в воздух. Гадатели, отыскав простаков, что-то им загадочно шептали. Шум голосов разноязыкой толпы, топот ног, хлопанье крыльев сливались в невообразимый гомон, висевший над этой огромной площадью от грекостасиса до святилища Весты. Но вот в него врезался крик глашатая:

— Дорогу! Дорогу царю Масиниссе!

Толпа прижалась к стенам и колоннам, давая путь шести носильщикам, на лоснящихся, как черное дерево, плечах которых плыла открытая лектика[81]. Седые, слегка курчавые волосы сидевшего в ней человека оттеняли смуглость кожи его лица, изрезанного глубокими морщинами. Узкий, слегка изогнутый нос придавал ему сходство с орлом.

— Масинисса! Масинисса! — передавалось из уст в уста. Чтобы лучше разглядеть пришельца из Ливии, люди поднимались на ступени храмов, выбегали вперед. Менялы, боясь отойти от своих столиков, становились на цыпочки.

— Масинисса! Масинисса! — шелестело по Форуму.

Старец в лектике, казалось, не замечал переполоха и оставался невозмутимым, словно статуя ливийского идола, занесенного в Рим свирепым ветром пустыни.

Это был он, прославленный нумидийский царь, о котором говорится в недавно обнародованной истории грека Полибия. Соратник Ганнибала, переходом на сторону Сципиона решивший судьбу самой ужасной войны. Бродячие актеры разнесли по всей Италии приукрашенную вымыслом трогательную историю его любви к карфагенянке Софонибе, которую он вынужден был отравить. Это он всего за полвека превратил свой народ из кочевников в земледельцев, и теперь корабли с хлебом Масиниссы можно встретить едва ли не во всех гаванях круга земель.

И вот этот человек из легенды — в Риме. Что может означать его неожиданное посещение? Не для того же пригласили сюда нумидийского царя, чтобы оказать ему почести или договориться о покупке зерна? Ведь с тех пор, как государственная мудрость Сципиона разлучила Масиниссу с Софонибой, у Карфагена нет страшнее врага, чем Нумидия, управляемая сильной рукой.

Поэтому и притихла толпа на Форуме. К любопытству в глазах у римлян примешивалась тревога. После победы над Персеем прошло семнадцать лет, и все эти годы не было войны. Ведь не назовешь же войной стычки в Испании.

У курии чернокожие носильщики остановились. Масинисса неторопливо спустился на землю Рима и вступил в распахнувшиеся перед ним двери.

Люди устремили взгляды на двери курии, словно бы желая проникнуть через них, узнать свою судьбу.

Из курии не доносилось ни звука.

ПИСЬМА

Полибий сидел перед столом, заваленным письмами. Погружая пальцы в хрустящую груду папируса, он брал письмо, какое попадется. Это были отклики тех, кто познакомился с шестью первыми книгами[82] его «Всеобщей истории», разошедшейся по Италии и эллинскому миру.

«Полибий, радуйся!

Не подумай, что тебе пишет незнакомец. Это я, Диодор, старый глупец, забывший, что царская память — решето, удерживающее одну лесть и пропускающее все, не приятное слуху. Десять лет я прожил с моим воспитанником в Риме и, как тебе хорошо известно, сделал все, чтобы вернуть его в Антиохию. Но, прибыв туда, оставался при Деметрии не более месяца. Деметрий прогнал меня, ибо ему был не по душе человек, которому он обязан слишком многим. Я покинул Антиохию и все эти годы жил, стараясь изгнать из памяти прошлое, как дурной сон. Но вот сегодня мне попалась в руки твоя «История», и былое ожило в памяти. Мог ли я думать тогда, что ты, командовавший конницей, прославишь свое имя на поприще, столь далеком от воинской службы! Все, что написано тобою о Риме и Карфагене, — превосходно. Но в главах, посвященных Сирии, имеются пробелы, причина которых понятна тебе самому: ведь ты пишешь, что историк должен побывать в тех местах, о которых рассказывает, и побеседовать с очевидцами событий, достойных описания. Приезжай же ко мне в Пергам! Я расскажу тебе обо всем, что помню. А помню я многое…

Твой Диодор».

«Полибий, радуйся!