Карфаген. Летопись легендарного города-государства с основания до гибели

Впрочем, «африканский» характер Ганнона проявился лишь во время второй попытки захватить власть. Во время первой он использовал специфические пунические учреждения. Не следует забывать, что карфагенский свадебный пир, сопровождавшийся религиозными церемониями, вовсе не был семейным делом, и на него приглашали огромное количество гостей. Участвовали в нем и братства, существовавшие при храме. Вряд ли, впрочем, в тот период в Карфагене существовали «общественные портики». Вместо них были портики, окружавшие двор храма[24]. Мы знаем к тому же, что в пунических храмах имелись специальные залы для свадебных пиров. Именно здесь обычно и собирались члены различных братств (мизра, марзеа, сапах), и отсюда исходило их политическое влияние (описанное Аристотелем). Эти-то братства Ганнона и пригласил на пир, и, сделав это, он собрал всю городскую элиту, которая была гораздо более многочисленной, чем та, из которой выбирали старейшин. Эта элита имела такое прочное положение, что могла им противостоять. Вполне возможно, что эти братства уже показали свою силу, которая помогла Ганнону победить Эшмуниана в 368 году до н. э. Но на этот раз они отказались его поддержать, поскольку его планы были слишком амбициозными, и олигархическая пропаганда это особо подчеркивала. Впрочем, вполне вероятно, что необычный план по массовому уничтожению всех членов совета тоже был придуман пропагандой.

В оппозиции к Ганнону оказалась группа магистратов, которые поддерживали старейшин. Мы не знаем ни их титулов, ни их обязанностей, но нам известно, что они контролировали дела и, без сомнения, содержали полицию. Те люди, которые донесли о заговоре, названы у Юстина министрами; вполне возможно, что они были шпионами магистратов, а вовсе не заговорщиков[25].

История Ганнона позволяет пролить свет на социальную организацию Карфагена, которая кажется нам совсем не сложной по сравнению с организацией современных Карфагену греческих городов. В этой структуре богатство распределялось неравномерно, и существовали «кланы» или братства, которые еще не слились в единое гражданское общество. Чтобы найти аналоги этому в Греции, мы должны вернуться в VI или даже VII век до н. э. Аристотель был прав, сравнив Карфагенскую республику с самыми архаичными греческими городами Спарты и Крита.

Конституция Аристотеля

Сведения о конституции Карфагена, которые сохранил для нас Аристотель, до сих пор являются самым ценным источником сведений об общем пуническом праве. Она была создана в середине IV века до н. э. Различные этапы понимания Аристотелем жизни великого африканского города очень хорошо описал Вейл. Поначалу Аристотель считал карфагенян варварами вроде персов, кельтов и македонцев. Это отношение хорошо заметно в некоторых отрывках из книги VII его «Политики». Интерес философа к жителям Карфагена в это время был чисто этнографическим. Позже он понял, что их конституцию можно сравнить с конституциями Македонии и Крита. Поэтому, несмотря на все ее «отклонения», она приближалась к идеалу политейи Аристотеля. С этим отношением он писал главу II второй книги, которая вовсе не является анализом пунической конституции, основанным на его трактате «Конституция Афин», а лишь попыткой определить ее основные характеристики в сравнении с греческими методами управления, которые он уже исследовал. В этом смысле он пытался найти ее место в системе своих социологических воззрений. И наконец, в последние месяцы своей жизни Аристотель получил новую информацию о пунической истории и законах; он узнал о династии Магонидов и о перевороте Ганнона. Нам неизвестно, изменилась ли его точка зрения и смогли ли последние события изменить его отношение к Карфагену, но теперь он включил этот город в число демократий. Если принять во внимание все вышеизложенное, то нам станут понятны те проблемы, с которыми мы сталкиваемся, пытаясь интерпретировать взгляды Аристотеля на карфагенскую систему управления. Следует отметить, что для современных историков эти проблемы стали еще более острыми, ибо, вместо того чтобы принять текст книги Аристотеля в том виде, в каком он до нас дошел, они пытаются согласовать его с любой другой информацией о пунической конституции, которая у нас имеется. При этом они забывают о том, что с течением времени эта конституция могла измениться, и создают себе проблемы на ровном месте.