Кари Мора

– Я просто хочу осмотреться. Она и не просечет, что я в доме.

Ганс-Петер еще раз изучил Кари сквозь стекла бинокля. Она как раз приподнялась на цыпочки, чтобы наполнить птичью кормушку. Да уж, такими телками тоже разбрасываться не стоит… Очень интересные шрамы – знающие люди хороших денег дадут. Пожалуй, всю сотню тысяч можно заработать. Это будет, так-так… тридцать пять миллионов четыреста тридцать три тысячи сто восемьдесят четыре мавританские угии. Есть в Нуакшоте один клубешник – «Грот Акрота», они как раз на всяких уродствах специализируются… И это только когда все руки-ноги на месте и без татуировок. Если не гнать и доработать ее под требования клиента – какого-нибудь любителя ампутантов, – то, пожалуй, и побольше выйдет. Тысяч сто пятьдесят. Впрочем, кошкины слезки. В этом доме золота на двадцать пять – тридцать миллионов долларов припрятано.

Укрывшаяся на деревце плюмерии по соседству с террасой птичка запела песенку, которую выучила в Колумбии и принесла с собой на север в Майами-Бич.

Кари Мора сразу узнала характерный голосок странствующего дрозда, обитающего в двух тысячах миль отсюда. Пела птичка хрипловато, но с большим энтузиазмом. Улыбнувшись, Кари прервала свое занятие, чтобы еще раз послушать хорошо знакомую с детства песенку. Присвистнула птичке. Та свистнула в ответ. Кари пошла обратно к дому.

На катере тем временем Ганс-Петер протягивал руку за ключами. Феликс положил их ему на ладонь, стараясь не касаться ее пальцами.

– Двери на сигнализации, – предупредил он. – Но на двери солярия сигналка вырубилась, ждем запчасти. Это та дверь, которая с южной стороны дома. У тебя есть отмычки? Ради всего святого, поцарапай как следует вокруг скважины перед тем, как открывать ключом, и подбрось отмычку на крыльцо – на случай если что-то вдруг все-таки пойдет наперекосяк.

– Только ради тебя, Феликс.

– Не слишком-то удачная мысль, – вздохнул тот. – Если чего-нибудь с ней сделаешь – так ничего и не узнаешь.

* * *

Подойдя к своей машине, оставленной на парковке яхтенной гавани, Феликс вытащил из-под коврика в багажнике одноразовый мобильник, припрятанный рядом с домкратом и инструментами. Набрал номер школы танцев в Барранкилье, Колумбия.

– Нет, сеньор, – прошептал он в трубку, хотя вокруг не было ни души. – Я протабанил его с арендным договором, сколько смог. У него для таких вещей собственный адвокат, и он меня в итоге раскусит. И дом получит. Вот и всё. Нет, он знает не больше нашего… Да, у меня уже есть депозит. Спасибо, сеньор, я вас не подведу.

Глава 3

В дневное время Кари действительно не сидела без дела. И больше всего ей нравилось работать на Станции морских птиц, расположенной на Пеликан-харбор, где ветврачи при помощи волонтеров ухаживали за попавшими в беду птицами и морскими животными. Там на Кари лежала обязанность поддерживать порядок в помещении медпункта и в конце рабочего дня стерилизовать инструменты. Кроме того, иногда на пару с двоюродной сестрой доводилось готовить и подавать закуски на борту большого экскурсионного катера, принадлежащего станции.

Кари всегда приходила пораньше, чтобы можно было самой поработать с животными и птицами. На станции ей выдали полную униформу медсестры, и она с удовольствием ее надевала – еще один повод почувствовать себя настоящим медиком.

Ветеринары давно поняли, что на Кари можно целиком и полностью положиться – с птицами она обращалась ловко, осторожно и бережно. Вот и сегодня, под наблюдением доктора Бланко, Кари зашивала кожистый мешок под клювом белого пеликана, порванный рыболовным крючком. Работа эта тонкая и кропотливая – шить требовалось аккуратно, слой за слоем, пока птица дремала под газовой анестезией.

Увлеченно работая иглой, Кари чувствовала полное умиротворение. Не то что в детстве, когда прямо на поле боя приходилось наспех делать крупные «матрасные» стежки, накладывать импровизированные жгуты или затыкать сквозные раны грудной клетки первой попавшейся тряпкой, а то и просто рукой, разрывая зубами индивидуальный перевязочный пакет.

В конце дня все еще сонного пеликана отправили в вольер для выздоравливающих, а доктор Бланко и все остальные разошлись по домам.

Кари вытащила из морозильника «органическую» крысу (никакой химии, поставляющий корм питомник это гарантировал) – пусть оттает, – освежила воду в поилках вольеров и клеток и принялась надраивать операционную.

Когда там воцарился образцовый порядок, а все инструменты были простерилизованы, она открыла бутылку тамариндовой колы и, прихватив размороженную крысу, направилась к затянутым стальной сеткой вольерам.

В одном из них, высоко на жердочке в дальнем углу, восседала большая ушастая сова. Кари просунула крысиную тушку сквозь крупную ячею сетки в узенький ящичек кормушки, прикрыла глаза и постаралась услышать приближение совы, прежде чем щеки опахнет воздух от ее огромных крыльев. Большая птица никогда не садилась – сразу хватала угощение одной из когтистых лап и моментально взмывала обратно на жердочку, где, пугающе разинув клюв, поглощала крысу одним неуловимым глотком.