Карибский Кризис: Ликвидация (СИ)

– Батя! - оправдывался заспанный Васька. - Не я! Клянусь - не я!

– А кто?!

Еще через мгновение Васька в одних трусах выпрыгнул из окна первого этажа. Разъяренный Захар высунулся следом, цапнув рукой воздух.

– Та не знаю, батя! - уже плачущим голосом выкрикнул Васька. - Но не я!

– Найди! - рявкнул грозный отец, бухнув кулаком по подоконнику. - Чтоб вернули, падлы! А то порву!

– Так ты хоть штаны мне кинь! - взмолился Васька.

Сережка, молча наблюдавший эту сцену, вздохнул и перевел взгляд наверх. Там, над крышами, парили красавцы-голуби, и среди них знаменитый мурый николаевский. Только один такой был в округе — у Рваного.

А тем временем, Давима Гоцман неторопливо зашла в здание отдела Уголовного Розыска, не зная о том, как сегодняшний день станет весьма испорченным весьма неожиданными сюрпризами.

***

Сидя на стуле, Гоцман следила за руками начальника уголовного розыска Одессы. Быстрые то были руки и точные, хоть и далеко им было по красоте до рук врача Арсенина. Нервозность, пожалуй, чувствовалась в этих руках. Отделяли они от пачки стопку чистых листов, сбивали их в ровную стопочку, на глазок, привычно определяли середину, от души крякали по дыроколу, пробивавшему два симметричных отверстия, складывали в серую потертую папку скоросшивателя и двумя резкими движениями завязывали замурзанные тесемки.

Над столом начальника всепонимающе смотрел из рамки товарищ Сталин в мундире генералиссимуса. В окно рвался птичий щебет. В графине — теплая, желтоватая от стекла водичка. Жара. Гоцман вздохнула, меряя шагами кабинет.

– Нет, операцию по Сеньке Шалому задумала ты казисто, не скажу дурного, - Полковник милиции Андрей Остапович Омельянчук, седоусый и крупный, похожий на Тараса Бульбу, отбросил папку в сторону и уставился на Гоцман. - И балагула подставной - цикавая идея… Но зачем?! Зачем ты сама туда залезла? Для покататься с ветерком? А если б он тебя признал? Та дырку б провертел в тебе — не к ордену, а так, для сквозняка?

– Сенька - залетный, — спокойно произнесла Давима. - Всего месяц в городе. К тому же ночь…

– Согласен, - кивнул Омельянчук. - А если б кто признал из проходящих? Окликнул: здрасте, Давима Марковна, шо свеженького в уголовном кодексе? Тогда как?!

– Я ж повторяю — ночь…

– Обратно согласен! А к чему одна поперла на пять стволов?! Там народ с душком, очки не носит. К чему один?! Ты шо, броненосец?!

Гоцман снова вздохнула:

– Та если б я тех пацанов не взяла на бздо, они бы начали шмалять, Андрей Остапыч… Сколько бы пальбы вышло - волос стынет. А там ребенок скрипку пилит, мамаша от ужаса умирает на минутку.

Омельянчук раздраженно нашарил на столе очередную папку, дернул за тесемки так, что они порвались. Посмотрел на Гоцман, мерившую шагами кабинет.

– Та шо ты мечешься, как скипидарная?!

– Доктор сказал ходить, - пожала плечами Гоцман. - Вот и ходю. Полезно для здоровья.

– Ну раз сказал, ходи…

Оба умолкли. Раздражение повисло в воздухе, мешало двигаться. Омельянчук остервенело лупанул кулаком по дыроколу, но тот только жалобно чвакнул, пытаясь пробить толстую стопку листов. «От же ж зараза», — с сердцах сказал про себя Омельянчук.

– Ну хорошо… - наконец хмуро произнес он после паузы. - А Фима был к чему?

– Ты шо опять за Фиму, Андрей Остапыч? - выдохнула Гоцман.

– А то, - зло оскалился начальник УГРО. — В честь чего вор-щипач экстра-класса гуляет с вами до секретной операции, а?!

– Андрей Остапыч!..

– Нет, в честь чего?!

Омельянчук снова шарахнул по дыроколу.

– Ты дырку сделаешь в столе, - заметила возмущенно Гоцман. - Шесть лет как Фима завязал, и вам за то известно.

Дырокол полетел в сторону. Омельянчук выскочил из-за стола.

– Да, он герой подполья — это я знаю! И в катакомбах газом травленный — за то не спорю! Но вся Одесса знает Фиму Полужида за щипача! Он же из желудка гаманец сработает на раз! И то, шо он — твой друг! Ты шо?.. - голос начальника внезапно стал испуганным. - Шо, опять?!

Гоцман набрала полные легкие воздуха, глаза её расширились, лицо побелело. Омельянчук схватился за графин, плеснул в стакан воды, но Гоцман отрицательно помотала головой, тыча пальцем в сердце, - не волнуйся, мол, так надо.

С шумом выдохнула воздух, снова порозовела. Объяснила испуганному начальнику:

– Доктор прописал. Для здоровья.

– А-а… — с облегчением кивнул Омельянчук и сам жадно выпил воду.

Через минуту мужчина вернулся за стол и продолжил своё дело.

– Да шо ж такое, а… - Омельянчук, отдуваясь, пытался отцепить от стопки намертво въевшийся в нее дырокол.

– Дай я тебе прострелю эти несчастные дырки, - улыбнулась Дави.

Начальник УГРО, раздраженно сопя, отшвырнул папку вместе с дыроколом, поднял глаза на подчиненного.

– Объясни мне только одно… - начала Гоцман.

Но женщине помешал сияющий Якименко, ворвавшийся в кабинет без стука.

– Разрешите, Андрей Остапыч?.. Давима Марковна, Сенька Шалый раскололся! По семи эпизодам! И схованку, где заховали все бебехи, выдал!

– Так хватайте ноги в руки и тараньте его до того места, пока теплый! - рявкнула Гоцман. - Бикицер!

– Я уже отправил его с Фимой! - радостно закивал Якименко. - Дождусь грузовик и тоже поскочу!