Карибский реквием

– Лоран, звучит как Лотарингия…[11] И Эльзас. Я там воевал. Холодно было. Господь не любит, когда тепло.

Так-так-так… А старик-то маразматик. Очередной напрасный визит. Даг решил потратить на него еще минут пять и оставить в покое.

– Вы знаете, почему она повесилась?

– Белая женщина?

– Да.

– Она не повесилась. Это ее дьявол повесил.

Дьявол! Именно это и было написано в записке Мартинес. Алкогольно-мистический бред.

– Муж вышвырнул ее, потому что у нее был дурной глаз, – продолжил Луазо, осенив себя крестом. – Поэтому она и умерла. Она ходила к плохим людям. К ним нельзя ходить. Духи забрали ее душу. Господь сказал…

– К каким людям она, например, ходила? – прервал его Даг.

– Их много было, этих людей. Это они покупали ей ром. То, что у нее была белая кожа, им было совсем не противно, нет, они заводили ее внутрь, и все, а я знал, что это очень плохо, что у нее потом будут проблемы. Избави меня от греха и искушения…

Чем дальше, тем лучше: Лоран прикладывалась к бутылке. Шарлотта будет просто счастлива об этом узнать. Даг продолжал:

– А того самого мужчину, который сделал ей дочку, первого, вы знаете? Вы что-нибудь о нем слышали?

– Мужчина? Первый? Первый грешник? Который ее увел от мужа? Нет, об этом я ничего не знаю. Он здесь не жил. Он никогда к ней не приходил. Он был плохой. Разбросал свое семя по ветру и исчез. А потом пришел козлище, и копыта у него были раздвоены…

Этот словесный понос все-таки следовало остановить.

– Большое спасибо, господин Луазо. Вы мне очень помогли. Вы хорошо ладили с той женщиной, которая повесилась?

– Я? Ну да. Хорошая девушка. И малышка тоже очень милая, мордочка всегда в варенье… Я говорил ей меньше пить, ну, ее мамаше. Оставался с девочкой и показывал ей, как рыбу чистить… Какая жалость! Бог дал, Бог взял…

«Хоть бы Бог пришел взять тебя прямо сейчас!» – злобно подумал Даг.

– Еще раз большое спасибо, и до свидания.

– Вы уже уходите?

– Мне нужно на самолет.

– Нет, корабль.

– Что?

– Корабль лучше. Самолет – это плохо: он делает в небе дырки. На корабле лучше. Он ласкает море.

– Вы совершенно правы. До свидания.

Даг большими шагами направлялся к дороге, когда старческий голос за спиной буквально пригвоздил его к месту:

– Его звали Джими, того мужчину, который не из здешних. У него была отметина. Как она говорила, отметина дьявола. Но я не помню какая. Кажется, у него были раздвоенные копыта.

Ложная тревога. Даг пожал плечами: пусть себе бормочет, старый болван.

Дом номер 45 находился метрах в пятидесяти вниз по улице. Две полустертые синие цифры на входной двери. Крошечный домишко, похоже, остался таким же, каким был двадцать лет назад. Сложенный из древесины каштана, почти развалившийся, с дырявой верандой, с которой свисали оторванные рейки, крышу поддерживали некогда зеленые стойки. Ставни были вырваны с мясом. В углу ржавела какая-то коляска. Должно быть, никто с тех пор не изъявил желания поселиться в доме, оскверненном такой страшной смертью. Как убого выглядела эта развалившаяся хижина среди разросшихся сорняков. Даг представил себе, как Лоран Дюма медленно поворачивается на веревке, привязанной к балке, а большие зеленые глаза Шарлотты неотрывно смотрят на разбухшие мамины ступни… Гадость. Он обошел вокруг дома. Позади разрослись настоящие джунгли. Он обследовал рыхлую землю до самой стены, добрался до окна с разбитыми стеклами, через которое ему открылась пустая пыльная комната. Не отдавая себе в этом отчета, он принялся насвистывать печальные такты «BoulevardofBrokenDreams», которую пел Нат Кинг Кул. «Бульвар разбитых мечтаний».

Он с трудом вырвался из плена печальных размышлений. Нужно было еще навестить отца Леже. Он обернулся и застыл на месте: за ним наблюдали двое мужчин. Один невысокого роста, худой, с седыми волосами, с острой мордочкой в веснушках, а другой высокий и смуглый, с осанкой звезды балета, с большими крестообразными шрамами на щеках, с длинными седыми волосами, собранными в высокий хвост. Маленький белый обильно потел в своем бежевом костюме со слишком длинными рукавами и, хитро поглядывая на Дата, жевал пальмовый лист. Высокий и смуглый, грациозно откинувшись назад, опирался на одну ногу; одет он был в синие синтетические штаны и открытую майку, позволяющую любоваться его узловатыми мышцами. Маленький был похож на карикатуру на Питера Пена, у высокого была приветливая физиономия барона Субботы[12], и над их головами словно развевалось полотнище: «Осторожно, передряга». Даг мысленно протянул руку к своему хольстеру, прежде чем вспомнил, что его на месте нет. Оружие лежало в сумке, а сумка болталась за спиной. Весьма непредусмотрительно.

Питер Пен открыл рот, демонстрируя уродливые, гнилые зубы, и выпустил длинную струю желтоватой слюны. Потом подтянул пояс и улыбнулся Дату:

– Goedemorgen, motherfucker, hoe gaat het?[13] – бросил он ему на смеси нидерландского и английского.

«Привет, придурок». Вполне галантное приветствие. Даг холодно рассматривал их обоих.

– Ikhebhaast.[14]