Карибский сувенир

Девяносто минут! Девяносто минут жизни… Это очень немного. Но в эти девяносто минут неожиданно изменилось направление ветра, и воздушный поток с той же силой, с какой гнал разбитый теплоход к скалам, погнал его прочь от них, в открытый океан.

Но и там стало не легче: нахлебавшееся воды судно стало терять устойчивость, оно все резче кренилось и вдруг легло на борт… Потом, страшно заскрипев, вновь выпрямилось и стряхнуло с себя воду. А помощь уже близка — вот он, буксир! Траулер опять лег на борт, скрылся среди кипящего водоворота… Вот тогда-то автор заметки, один из тех, кто был на буксире, и подумал: «Неужели все?»

Но нет, не все. Люди на СРТ, рискуя быть смытыми за борт, сумели получить трос и закрепили его на траулере. Трос рвался и раз и два, и снова траулер валился на борт, и у всех замирало сердце: вот сейчас… сейчас он перевернется вверх килем! Но нет, не перевернулся, и люди снова ловили в ледяной воде трос и снова закрепляли его на исковерканном носу терпящего бедствие корабля. И буксир, напрягаясь, содрогался от днища до клотика, разворачивал СРТ на волну… А люди из рубки смотрели на толстый буксирный трос, и он казался им тонкой, ненадежной ниточкой жизни… Оборвись она — и все, смерть. Но моряки упорно боролись с природой и победили, осилили ее.

— Тогда в рубке гибнущего траулера я пообещал себе: выберусь живым из этой заварухи — никогда в море больше не пойду… — заканчивает свой рассказ Валентин и, усмехнувшись каким-то своим мыслям, сбегает по трапу на палубу.

Черный «сеертешка» уже подошел к «Олекме», и кто-то машет рукой, кричит:

— Валька, старик, давай сюда!

Отвратительно Ирландское море в феврале: шторм, шквальный ветер, плотные снеговые завесы.

На «Олекме» тихо: шторм рыбаку не помеха. Когда штормит, а двигатель работает четко, рыбаки лежат на койках а сладко спят, привычно вцепившись руками в ограждение копки, чтобы во время сильного толчка не очутиться на палубе.

А вот я спать не могу. Тело мое ерзает по койке взад-вперед, на лбу горячая испарина, в горле застрял горький, противный комок. Шторм играет на мне, как на гармошке: когда теплоход кренится на левый борт, тело мое растягивается, когда судно валится на правый борт, кажется, что тело мое сжимается… Но что поделаешь? Знал, на что шел. И я покорно растягиваюсь и сжимаюсь.

— Есть хорошие записи, будем тралить, — говорит, войдя в каюту, Николай Хлыстов, — поднимайся, пойдем в рубку…

— Тралить? В такую болтанку?

— А что делать? Не дожидаться же нам, когда все стихнет. Времени нет. А посмотреть, что за рыба, нужно обязательно.

Траление было тяжелым. Пока отдавали трал, пока его выбирали, люди на палубе промокли до нитки. Промокли, устали, но улов дал нам ответ на наш вопрос — рыба, расписавшаяся на эхолотной ленте, оказалась ставридой.

Удовлетворенно попыхивая сигаретой, капитан поставил на карте Ирландского моря кружочек: теперь сюда можно послать промысловое судно. Отсюда рыбаки уйдут не с пустыми трюмами…

Противное Ирландское море! Какое-то гнилое, туманное. То шторм, то мокрый снег или плотный туман. Или все вместо. Нам очень хотелось побыстрее расстаться с негостеприимным морем, но покинуть его можно было, лишь обследовав определенный участок моря площадью почти в 5000 квадратных миль. И «Олекма» день за днем бороздит серую, в клочьях пены воду. Бороздит море зигзагами-галсами, просматривая толщу воды своими электрическими глазами, отыскивая притаившиеся в глубине моря косяки рыбы.

Но всему приходит свое время. Обследовав банки Мелвилл-Нолл и Коберн, мы покидаем Ирландское море. Судно ложится курсом на зюйд, к Африке. Впереди — долгий переход. Лишь у мыса Кап-Блан мы застопорим на некоторое время двигатель судна.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Сигнал бедствия. Африканский мыс Кап-Блан. Остерегайтесь морского черта! Рыба с боевым названием. Пять предостерегающих пятен. Лангусты. Рыба-пила. Тропические страсти.

Бискайский залив принял нас как эстафету у Ирландского моря и, забавляясь, стал подбрасывать на своих крутых, густо-фиолетовых волнах. Волны играли теплоходом — они «кикали» судно, пинали, толкали, пытаясь закружить его в кипящем водовороте.

Ох уж этот Бискай! Вечные ветры, дующие одновременно чуть ли не со всех направлений; низкие рваные тучи, цепляющиеся за гребни волн; бесконечная фантастическая пляска воды под разухабистые мелодии ветра, мечущегося в лютой злобе среди надстроек теплохода. По временам переполненные влагой тучи низвергают холодные ливни. И тогда весь мир сужается, становится тесным: дальше фок-мачты ничего не видно. Вода и ветер хотят остановить нас, повернуть назад, испугать своей необузданной силой…

Но нет, где им! Не раз благополучно пересекала «Олекма» этот беспокойный залив. Минует, пересечет его с севера на юг и сейчас. Судно упрямо карабкается с волны на волну, врезается в ливневую стену и пропарывает ее насквозь своим острым, задорно вздернутым носом.