Карим. Против воли

Шурша резиновыми покрышками по только что выпавшему снегу, чёрное ауди въехал во двор коттеджа Алиевых. Остановился напротив здания и сразу же притих, сливаясь с ночной мглой в одну единую картину. Карим хлопнул дверями авто и быстрым шагом направился в дом. Оказавшись в тёплой уютной гостиной, распахнул дверцу бара и, особо не перебирая, достал первую попавшуюся бутылку. Открыл крышку и сразу же принялся набираться противной жидкостью, обжигающей горло. Чем больше пил, тем сильнее злился. Воспоминания, как карусель, закружили в подкорке на таких вираж, что, поддаваясь эмоциям, Карим разнёс в пух и прах половину гостиной. Стол, стулья, шкаф — всё вдребезги. Остановился только тогда, когда в руки попала фотография со стеклянной фоторамкой, на которой красовались они с Любой.

— Сука! — крикнул и со всего размаху швырнул фоторамку на пол, а затем ещё ногами потоптался, чтобы уничтожить снимок наверняка.

Заснул в полуживом состоянии прямо на полу перед камином. Скрутился в клубок, поджимая ноги к животу, а руки так и держались за опустевшую бутылку. Хотел напиться, чтобы отпустило, чтобы выкинуть из головы её образ и смех, звучащий в голове сплошным набатом. Напился, а толку, если в подкорке только она и её красивые глаза цвета тёмного серебра. Она смеялась своей красивой улыбкой и звала его по имени: «Карим. Карим. Карим…».

Карим отмахнулся рукой, но голос не замолк. Так и повторял его имя, будто на репите:

— Карим! Сынок, просыпайся.

Алиев пошевелился. Распахнул заспанные глаза и уставился на мать ещё туманным взглядом.

— Что у тебя здесь произошло? — вскрикнула Елена, заставляя Карима зажать уши. — Ты опять пьянствуешь? Сколько можно, сын?

— Не ори, — процедил сквозь зубы Карим и, полежав на полу несколько секунд, всё-таки поднялся ноги.

— Карим! Я не позволю тебе превращаться в какого-то пьяницу и портить себе жизнь. Сколько ты ещё будешь пить?

— Не читай мне нотаций. Твой сын вырос, — отрезал Карим немного строже, чем ожидала Елена.

— Вырос, конечно, вырос. Кто спорит?! Дело в не в этом, а в том, что ты портишь себе жизнь. Подойди к зеркалу и посмотри, на кого ты стал похож!

— Насрать! — ругнулся Карим и, развернувшись к матери спиной, взял курс в сторону лестницы, чтобы подняться на второй этаж и принять душ.

— Карим! Не говори со мной так! Я же мать и хочу для тебя только добра. Хватит убиваться из-за той девицы. Слышишь? Карим, ты меня слышишь?

Никто, естественно, ничего не слышал. Карим, закрывшись изнутри ванной комнаты, залез в душевую кабинку. Включил воду, повернул винтик на полную мощь и, подставив лицо под тёплые струи воды, закрыл глаза. Сколько вот так стоял? Не понять совсем. Минуты не считал, ни о чём не думал. Он просто стоял на месте, как памятник, и на это всё. Вышел из ванной комнаты, обернувшись большим полотенцем вокруг бёдер. Спустился на первый этаж, на кухню. Включил кофе-машину и принялся ждать, пока фарфоровая чашка наберётся до краёв чёрной гущей.

В голову пробралась мысль. Залезла в подкорку, как противный червь и стала грызть изнутри. Почему он должен всё спускать с рук? Почему должен быть порядочным? Нет. Люба — его. Алиева во всех смыслах. Хочет быть счастливой? Да, пожалуйста. Пусть будет. Но только потом. Когда-нибудь в следующей жизни. Не раньше. Он заберёт ее себе. Вернёт в дом и закроет на замок. Пусть узнает, что такое быть его женой. Не хотела по-хорошему, значит, будет против воли. Но не отпустит. Жизни не даст ни с кем. Он же с ума сойдёт, если её не будет рядом. Предательница? Да. Неверная? Да. Но он накажет её со всей строгостью. Сломает и подчинит своей воле. Будет ноги ему целовать и смотреть, как благодарная собачонка, которой дали кость. Отныне всё будет иначе. Для Любви нет места в его сердце, но есть привязанность, похоть, страсть. Пожалуй, этого достаточно.

Карим отыскал мобильник. Набрал номер старого друга и узнав адрес, где проживает бывшая Зарецкая, принялся собираться в дорогу. Бегал по дому, как при пожаре. Первый этаж, второй, кухня, спальня. Марафон сдал приличный. Напоследок зашёл в свой кабинет и открыл сейф, чтобы взять итальянскую Беретту, которую не держал в руках лет сто, а то и больше. Проверил патроны, поставил спусковую скобу на своё место и, убедившись, что всё работает, засунул пистолет за поясницу.

Уже через полчаса Карим сидел за рулём своего ауди и топил, что есть мочи. На улице была ночь, темно, хоть глаз выколи. Снег валил с такой силой, будто кто-то сверху сыпал серпантин и прямо на лобовое стекло машины. Дворники едва успевали очищать белые хлопья, как всё повторялось сначала. Пятьсот километров. Пятьсот грёбанных километров. Как доехать-то, а? Ладно, доедет, лишь бы знать, что всё не напрасно. Лишь бы верить, что всё получится.