Каркуша, или Красная кепка для Волка

— Бэ, — весело хохотнув, я выпуталась из его объятий и села прямо, глядя в глаза удивленно открывшему рот Эрику. — Говорю, хочешь, я познакомлю тебя с Данькой? Он здесь, в реабилитационном центре. Он любит общаться с новыми людьми.

С минуту на меня продолжали недоуменно смотреть, да так пристально, что я невольно засомневалась в собственном порыве. И, опустив глаза, принялась нервно сжимать пальцы, подбирая возможные варианты ответа в случае отказа. Чтобы не показать, как для меня это было важно и, в принципе…

Додумать, что там, в принципе, мне не дали. Осторожно коснувшись пальцами моего подбородка, Эрик заставил снова посмотреть на него, оказавшегося внезапно слишком близко. И солнечно улыбнулся, коснувшись губами кончика моего носа:

— Я только за. Собираемся?

— А?… А-ага, — заторможено кивнула и, сама не поняв как, крепко стиснула его в объятиях, уткнувшись носом в шею. И до того, как язык ляпнул еще что-нибудь незапланированное, скатилась с кровати, предпочтя скрыться в глубине дома.

Под уже привычный зловредный смех некоторых кудрявых личностей. Но он, как и всегда, был совсем не обидным, вызвав только легкую, понимающую улыбку. Ну что поделать, Каркуша она Каркуша во всем, и сначала говорит-делает, а потом только думает что, кому и когда!

Чтобы собраться много времени не потребовалось. Нацепив любимые потертые джинсы, видевшие куда больше, чем тетрадь по конфликтологии у Сени, футболку с принтом чеширского кота и надписью «Безумны все. В психушке те, кто спалился!» и красную толстовку, я прихватила сумку, телефон и выскочила из домика для гостей, на ходу завязывая шнурки кед. Эрик ждал меня у ворот, выглядя совсем уж юным, в этих джинсах, джемпере и кожаной куртке. Я даже невольно подумала, что не знай я сколько ему лет согласно паспорта, ни за что не стала бы с ним сближаться! УК РФ он это, не рекомендует с несовершеннолетними встречаться, вот!

Тихо прыснув, я отмахнулась от вопросительно вскинутых бровей и, подцепив своего «юного» спутника под локоть, потащила в сторону дороги на выезд из поселка. И хотя оба мы были одеты совсем не по погоде…

Вспомнили мы об этом только когда оказались возле центра, пряча замерзшие пальцы в карманы и беззлобно шутя на эту тему. Охранник только проводил нас отрешенным взглядом и вернулся к разгадыванию кроссворда, усиленно мусоля кончик карандаша во рту. И, наверное, мне стоило бы помнить, что за все хорошее рано или поздно приходиться платить, что не может весь день быть таким же классным, как это утро, что…

Да много что. Но как говорят великие мудрецы, знал бы прикуп — жил бы в Сочи!

Отметившись в регистратуре и обменявшись приветствиями с уже знакомыми медсестрами, я вприпрыжку поднялась на нужный этаж, не обратив внимания на то, что Кальянов потерялся где-то по дороге. Как и всегда, в голове не осталось ничего, кроме мыслей о Даньке, который наверняка обрадуется моему незапланированному визиту. И опять будет рассказывать сказки собственного сочинения. Еще и меня заставит думать, задавая хоть и по-детски невинные, но такие точные и правильные вопросы.

Тихо фыркнув и широко улыбаясь, я затормозила возле двери в палату, приводя в порядок растрепавшиеся волосы и расстегивая толстовку, стаскивая ее с плеч, чтобы мелкому не пришлось обнимать меня мокрую как самая настоящая мышь и такую же холодную, как та самая Снежная Королева. И открыла дверь, заглядывая внутрь с привычной широкой улыбкой на лице:

— Дань, привет! А вот… — голос сорвался, а улыбка сползла с лица быстрее, чем я успела осознать открывшуюся мне картину. И смогла только тихо выдохнуть, заканчивая приветствие. — И я…

Пальцы дрогнули, крепче сжимая металлическую ручку. Где-то в душе зародились первые нотки гнева, смешиваясь с давно уже сложившейся к этому милому и добропорядочному образу ненавистью и отвращением. Сердце сбилось с ритма всего на пару секунд, пока я решала, как поступить. И все равно, явно встала на свои любимые грабли, когда глубоко вздохнув, выпрямилась и медленно вошла в палату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Чтобы прислониться спиной к гладкой деревянной поверхности, скрестив руки на груди и, чуть помедлив, тихо бросить:

— Здравствуй… Мама.

— Здравствуй, Мирослава. — в тон мне откликнулась эта… Женщина. Улыбаясь и искренне радуясь моему появлению. Так искренне, что вдоль позвоночника полз липкий страх, мешая здраво мыслить. И не потому, что я так боялась своей психически неуравновешенной (мягко говоря) мамочки, не.

Просто она сидела на стуле, прямо посреди палаты, с Данькой на коленях и мягко, медленно перебирала его волосы, обнимая второй рукой за талию. И я могла бы поклясться всем, чем угодно, но так страшно мне не было даже в глубоком детстве, даже когда она закидывалась очередной дозой наркоты и я не знала, что будет дальше.

Страшно не за себя, за мелкого, в опасной близости от шеи которого сверкали блестящим металлом огромные портновские ножницы. И я слишком хорошо знала, сколько силы в этом хрупком женском теле и какой она может быть, если впадет в очередной свой приступ.

Слишком хорошо.