Карл Либкнехт

Небольшая заметка, переправленная Либкнехтом из тюрьмы нелегально в начале мая 1918 г., показывает, что он уже все лучше и лучше уясняет ребе положение. Он пишет:

«Одно необходимо нашим русским друзьям, русским советам: прежде всего как можно скорее создать себе реальную военную силу… Им надо прежде всего обеспечить себе возможность длительного существования, выиграть время» (там же, стр. 102). (Постепенно Либкнехт излечивается от ошибок люксембургианства и «левого» коммунизма. И теперь он знает «одной лишь думы власть»: он не перестает страстно звать германских рабочих на помощь русской большевистской революции — звать, будить, толкать. Пусть осторожничают теперь другие, пусть другие хныкают — боясь выступить слишком рано и рискнуть слишком многим. Либкнехт не устает теперь призывать:

«Только бы не опоздать! Только бы не собраться с силами слишком поздно! Только бы мы не слишком побоялись рискнуть. Только бы наша помощь не пришла слишком поздно!»

Волнение Либкнехта, его страстные призывы не медлить, броситься в огонь, итти на помощь русской революции тотчас же, — все это передается в берлинские рабочие кварталы. Социал-шовинисты и центристы это чувствуют и они прекрасно знают, откуда именно идут эти призывы. Нападки на Либкнехта в «Форвертсе» и других газетах становятся все более бешеными. В письме от 16/VI, 1918 г. Либкнехт пишет по этому поводу жене: «Только что мне передали газеты… Я уже принял небольшую грязевую ванну. Бррр. Дитя мое, меня часто берет сомнение — достаточно ли ты закалена, чтобы противостоять этим ежедневным нападкам на все то великое, благородное и святое, что отличает наше время; достаточно ли ты сильна, Чтобы переносить изо дня в день торжество трусов, ничтожества, скотов и лакеев, чтобы терпеть все низкое и жалкое. Теперь — это самое трудное».

Чем больше Либкнехта забрасывают грязью в подлых с.-д. газетах, тем яснее ему, что призывы из тюрьмы доходят туда, куда они адресованы. Либкнехт, как и Ленин, слышит звуки одобренья не в сладком рокоте хвалы, а в диких криках озлобленья.

Только бы не опоздать!

Почти в каждой записочке Либкнехт посылает горячие приветствия «большевистской миссии» (полпредству), появившейся в Берлине и тоже являющейся мишенью для самых злостных нападок.

21 октября 1918 г. Карла Либкнехта под давлением революционных масс освобождают из тюрьмы. На Ангальтском вокзале в Берлине его встречает восторженная демонстрация рабочих. Первые его слова — слова привета пролетарской революции в России. Первый его «визит» — к зданию советского представительства. Благоговейно обнажает он голову перед красным знаменем с советским гербом. Он целует это знамя. Он обнимает русских товарищей. И обращаясь тут же к растроганной до слез толпе революционных рабочих и солдат, он говорит все на ту же тему:

— Только бы не опоздать! Только бы не сделать слишком мало! Только бы поскорей подать руку русской революции!..

* * *

Наша большевистская революция называла имя Либкнехта среди имен самых любимых своих героев. Большевистская революция вполне поняла положение Либкнехта, хотя Либкнехт не сразу вполне понял положение большевистской революции. Но с момента, когда Либкнехт вышел на волю и смог получить всю необходимую информацию, взаимопонимание установилось полное. В лице Карла Либкнехта большевистская революция получила в Германии столь пламенного истолкователя, такого верного друга, такого преданного и авторитетного для всех честных тружеников представителя, какого только могла себе желать…

Выйдя на волю, Роза Люксембург тоже отказалась от многих своих ошибочных взглядов на русскую революцию (аграрная политика большевиков, вопрос о терроре, национальная политика). Ход развития германской революции хотя и в другом варианте, тоже целиком подтверждал правильность большевистской тактики. Через три года после убийства Розы Люксембург один из бывших ее единомышленников Пауль Леви, разойдясь с коммунистами и ренегировав в лагерь c.-д., вытащил старую рукопись Розы (писанную в тюрьме в сентябре.1918 г.) против большевиков и издал ее, хотя не мог не знать, что, выйдя из тюрьмы, Роза отказалась печатать эту рукопись, ибо под влиянием уроков революции сама пересмотрела свои взгляды. Клара Цеткин, интимный друг и Розы, и Карла, и Иогихеса Тышки, выступила главным свидетелем по этому делу — ибо все трое были уже к этому времени убиты, а письменных распоряжений, конечно, в той обстановке остаться не могло.

Кто знает Клару Цеткин, кто знает весь этот кружок революционных корифеев, тот не усомнится, что каждое слово такой «свидетельницы» должно рассматриваться как полновесная правда.

И вот, в этом свидетельском показании есть одно место, которое должно безусловно войти в биографию Карла Либкнехта.