Карл Маркс. Человек, изменивший мир. Жизнь. Идеалы. Утопия

«Твоя возвышенная и неумеренная любовь не может дать покоя той, кому ты полностью отдал себя, и ты, напротив, рискуешь полностью разрушить ее. Образцовое поведение, мужественное и твердое желание быстро возвыситься в мире, не отторгая тем самым благосклонность и расположение людей, – таков единственный способ создать удовлетворительное положение вещей и одновременно успокоить Женни и возвысить ее в собственных глазах и в глазах всего мира <…> Она идет на неоценимую жертву ради тебя и демонстрирует такое самоотречение, которое может оценить только холодный рассудок… Ты должен дать ей уверенность в том, что, несмотря на свою молодость, ты – человек, заслуживающий уважения мира и способный его заслужить» [81].

Под влиянием советов отца и общей атмосферы университета романтический период Маркса продлился недолго. Поэзия, даже в первый год учебы в Берлине, была не единственным его занятием. Он также много читал по юриспруденции и чувствовал себя вынужденным «бороться с философией» [82]. На Берлинском юридическом факультете прогрессивную гегельянскую точку зрения представлял Эдуард Ганс, лекции которого Маркс посещал в течение первого семестра. Ганс был крещеным евреем, либеральным гегельянцем, который в своих блестящих лекциях развивал гегелевскую идею рационального развития истории, особенно подчеркивая ее либертарианские аспекты и важность социальных вопросов. Ганс одобрял Французскую революцию 1830 года, выступал за британский тип монархии, был впечатлен идеями Сен-Симона и стремился найти решения для преодоления «борьбы пролетариев со средними классами» [83]. Противоположную школу мысли, известную как историческая школа права, представлял Фридрих Карл фон Савиньи, лекции которого Маркс также посещал. Представители этой школы утверждали, что обоснование законов можно найти в обычаях и традициях народа, а не в теоретических системах законодателей. Эта точка зрения тесно связывала право с историей, но неизбежно имела реакционные нотки, поскольку обращалась к прошлому, чтобы подкрепить свои принципы органического развития[16] [84]. В Пруссии того времени не было открытых политических дискуссий, и конфликт между принципами Французской революции и сменившей ее реакции решался в спорах на юридическом факультете.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что Маркс, изучая право, начал заниматься философскими рассуждениями. В его сознании эти два понятия были тесно связаны, и он попытался разработать философию права. Перед этим он написал метафизическое введение, работа в итоге разрослась до 300 страниц, но потом он от нее отказался. Особой проблемой, которую он не смог преодолеть в метафизическом введении, был конфликт между тем, что есть, и тем, что должно быть, «отличительная черта идеализма, которая породила его господствующие и чрезвычайно разрушительные черты и привела к следующему безнадежно ошибочному разделению предмета: сначала появилось то, что я так любезно окрестил метафизикой права, то есть первые принципы, размышления, определения, отличные от всех фактических законов и всех фактических форм права, – как у Фихте, только более современные и менее содержательные» [85]. Именно этот разрыв между тем, что есть, и тем, что должно быть, Маркс впоследствии считал преодоленным гегелевской философией. Вторым возражением Маркса против созданной им метафизической системы был ее «математический догматизм». По мнению Маркса, системы Канта и Фихте, которые в это время служили источником вдохновения для его идей, допускали это возражение: они были абстрактными системами, которые, подобно геометрии, переходили от аксиом к выводам. Напротив, «при практическом выражении живого мира идей, в котором заключаются право, государство, природа и вся философия, сам предмет должен изучаться в его собственном развитии, и нельзя вводить произвольные деления» [86]. Затем Маркс изложил сложную схему своей философии права, которая составила вторую часть его трактата. Главная причина его неудовлетворенности этой классификацией, по-видимому, заключалась в том, что она была, по сути, пустой – столом, в ящики которого, как выразился впоследствии, он насыпал песок. Когда Маркс дошел до обсуждения материального частного права, то понял, что его предприятие было ошибочным: