Карл Маркс. Человек, изменивший мир. Жизнь. Идеалы. Утопия

Книгой же, благодаря которой активнее всего распространялись знания о социализме, стало исследование Лоренца фон Штайна «Социализм и коммунизм современной Франции» (Der Socialismus und Kommunismus des heutigen Frankreichs). Именно благодаря этой книге социализм и коммунизм (в то время в Германии эти термины обычно использовались взаимозаменяемо) начали привлекать внимание в 1842 году. По заказу прусского правительства Штайн провел расследование распространения французского социализма среди немецких рабочих-иммигрантов в Париже. При этом сам автор был далек от симпатий к социалистам, однако изданный им отчет стал большим подспорьем в распространении информации об их деле и даже вызвал энтузиазм [177]. Общественный климат в Кёльне был особенно благоприятен для восприятия социалистических идей: рейнландские либералы (в отличие от своих коллег из Манчестера) были очень социально сознательными и считали, что у государства есть далеко идущие обязанности по отношению к обществу. Мевиссен, например, во время визита в Англию был крайне поражен снижением заработной платы и обратился во время пребывания в Париже к идеям Сен-Симона. В редакции Rheinische Zeitung социальные вопросы регулярно обсуждались на заседаниях группы (основанной Мозесом Гессом), которая фактически являлась редакционным комитетом газеты. В ее состав также входили Юнг и будущие коммунисты Карл д’Эстер и Аннеке. Группа собиралась ежемесячно, читались статьи, и между членами, которые не обязательно разделяли одну и ту же политическую точку зрения, но интересовались социальными вопросами, велась дискуссия. Маркс присоединился к этой группе, когда переехал в Кёльн в октябре 1842 года [178].

Интерес, вызванный к социальным вопросам этими семинарами, был усилен для Маркса изучением социально-экономических условий в Рейнской области. В своей первой важной статье в качестве редактора (четвертой в запланированной серии из пяти статей, посвященных дебатам в Рейнландском парламенте) он обсудил недавно предложенные более строгие законы в отношении краж древесины. Сбор валежника традиционно был неограниченным, но дефицит, вызванный аграрным кризисом 1820-х годов, и растущие потребности промышленности привели к введению правового контроля. Ситуация стала неуправляемой: пять шестых всех судебных преследований в Пруссии касались древесины, а в Рейнской области эта доля была еще выше [179]. Таким образом, теперь предлагалось, чтобы лесничий был единственным судьей в случае предполагаемого правонарушения и чтобы он один оценивал ущерб.

Маркс рассматривал эти вопросы с юридической и политической точки зрения, без специальной социальной и исторической подоплеки, и утверждал, что государство должно защищать обычное право от алчности богатых. Ведь некоторые вещи никогда не могли бы стать частной собственностью отдельного человека без несправедливости; более того, «если всякое посягательство на собственность, без различия или более точного определения, является кражей, не будет ли кражей вся частная собственность? Используя свою частную собственность, не лишаю ли я этого имущества другого человека? Не нарушаю ли я таким образом его право на собственность?» [180]. Маркс использовал здесь язык Прудона, но не его стиль мышления, поскольку он ограничивался строгими юридическими основаниями. Социальные отношения людей становились как бы «фетишами» – мертвыми вещами, которые поддерживали тайное господство над живыми людьми; естественные отношения господства и обладания были перевернуты, и человек определялся древесиной, древесина была товаром, являвшимся объективированным выражением социально-политических отношений. Маркс утверждал, что эта дегуманизация – прямое следствие совета, данного Preussische Staats-Zeitung[32] законодателям: «При принятии закона о древесине и лесоматериалах они должны думать только о древесине и пиломатериалах, а не пытаться решить каждую материальную проблему политическим путем – так как это связано со всем комплексом гражданских рассуждений и гражданской морали» [181]. В заключение своей статьи Маркс сравнил впечатление независимого наблюдателя о том, что древесина – фетиш жителей Рейнланда, с верой кубинских дикарей в то, что золото являлось фетишем испанцев.

В этой статье отразился растущий интерес Маркса к социально-экономическим реалиям. Она осталась в памяти как поворотный пункт в его интеллектуальной эволюции. Как он сам писал позднее: «В 1842–1843 годах, будучи редактором Rheinische Zeitung, я впервые испытал неловкость, когда мне пришлось участвовать в дискуссиях о так называемых материальных интересах. Разбирательство в Рейнландском парламенте о краже леса и т. д. <…> послужило первым поводом для того, чтобы заняться экономическими вопросами» [182]. Энгельс тоже позже говорил, что «всегда слышал от Маркса, что, именно сосредоточившись на законе о краже леса и положении мозельских виноградарей, он перешел от чистой политики к экономическим отношениям и тем самым к социализму» [183].