Кроме того, он с горечью видит, что социалистическое движение сдает позиции там, где должно было бы быть сильнее всего — в Великобритании. В июне 1855 года, через два месяца после смерти Эдгара, руководители профсоюзов заключили соглашения с либеральными партиями, и Маркс утратил надежду на британский пролетариат, который, как он понял, больше стремился стать похожим на буржуазию, чем свергнуть ее власть. Больше того, он обнаружил, что франко-британская осада Севастополя, тяжелая и смертоносная, укрепила союз европейских монархий: Всемирная выставка на Елисейских Полях, приняв пять миллионов посетителей (в том числе королеву Викторию), стала торжеством Империи, а генерал Мак-Магон и адмирал Реглан захватили 8 сентября 1855 года Малахов курган, возвышавшийся над бастионами Севастополя. Россия была разбита, Османская империя спасена. Осада продлилась год, погибли сотни тысяч людей. Европе полюбились морские просторы: колониальные захваты во всю мощь развернулись в Африке.
Нищета Марксов была столь вопиющей, что Карлу, чтобы выжить, приходилось писать во все газеты, принимавшие его статьи, в том числе в «Шеффилд фри пресс» под руководством Укрхарта, с которым его объединяла все та же навязчивая идея об англо-русском союзе. Словно чтобы оправдать
В то время как несколько политических эмигрантов из Франции, Германии, Польши и Бельгии, а также кое-какие английские активисты основали в Лондоне Международное товарищество рабочих, чтобы принять эстафету у Союза коммунистов, развалившегося три года назад, Маркс прятался у Энгельса в Манчестере, чтобы избежать долговой тюрьмы, и был спасен лишь упавшим с неба наследством шотландского дядюшки Женни.
Прежде чем вернуться в Лондон, Карл, по воспоминаниям его младшей дочери, написал из Манчестера пылкое письмо своей супруге. Следующие друг за другом кончины близких словно еще больше укрепили связь между живущими: Маркс все больше времени проводил с оставшимися ему тремя дочерьми, часами играл с ними, делая для них, по воспоминаниям очевидца, целые флоты бумажных корабликов, которые он потом предавал огню в корыте, к великой радости детей. Это был добрый, нежный и терпимый отец. «Дети должны заниматься воспитанием своих родителей», — любил повторять он. Никогда его дочери, которые безумно его любили, не ощутили на себе груза отцовской власти. Другой свидетель рассказывает о традиционных воскресных пикниках: вся семья отправлялась в путь около одиннадцати, чтобы через полтора часа, к обеду, прийти в Хэмпстед. Когда удавалось раздобыть немного денег, ели телячье жаркое, пили чай с сахаром, а иногда даже лакомились фруктами. После обеда разговаривали, читали газету, бегали, а когда были деньги — катались на ослике.
В такие моменты боль стихала, неприятности отходили на второй план, хотя в материальном плане жизнь оставалась бедственной. Чтобы не думать об этом, Карл снова обосновался в Британском музее, делал выписки и работал над задуманной им большой книгой по экономике.
Именно находясь во власти отчаяния, он совершил в том 1855 году свое главное открытие. Открытие, которое свяжет его теорию отчуждения через труд, разработанную в 1848 году, с анализом истории как классовой борьбы, сделанным в 1850-м. Открытие, благодаря которому его имя останется в истории мысли. Открытие, которое позволит десяткам миллионов наемных рабочих осознанно вести борьбу и которое сводится к простой формуле:
Убитый горем после смерти Эдгара, Карл выстроил свою теорию
Карл чувствовал, что держит в руках главное звено, связующее до сих пор неподвижную экономическую теорию с ходом истории. Но ему ясно и то, что это лишь догадка: еще столько всего нужно уточнить!
Новое горе: 17 февраля 1856 года он узнал о смерти Генриха Гейне, вновь обратившегося к вере. Они не виделись с тех самых пор, как Карла выслали из Парижа одиннадцать лет тому назад. Они переписывались. Гейне даже был одним из тех редких людей, с кем Карл ни разу не поссорился. Он как будто заменил ему рано утраченного дядюшку-раввина, как Энгельс занял место его преждевременно умершего брата.