Карл Маркс: Мировой дух

Карл по-прежнему интересовался Индией и отмечал, что в Европе еще не осознали, что в этой стране свирепствует жестокий голод, а ведь веком раньше, во время голода в Бенгалии в 1770 году, общественное мнение в Лондоне и Париже было возмущено. Он объясняет появление этого безразличие совершенствованием колониальной пропаганды.

Он по-прежнему увлекался техническим прогрессом, бывшим в его глазах настоящей революцией; так, его заинтересовали идея Фернана Фореста использовать бензин в качестве топлива для четырехтактного двигателя и первый электрический трамвай, пущенный в Берлине. Он работал над множеством прожектов по естественным наукам, математике, истории техники; исписал четыре толстые тетради заметками о «всемирной истории». Его обуревало все то же желание написать историю политической экономии, чтобы вернуться к ее истокам. Он теперь взялся уже не за два, а за три дополнительных тома «Капитала»: последний был посвящен истории экономических учений.

В ноябре 1881 года болезнь Женни приняла серьезный характер. Ей поставили диагноз: рак печени. Карл тоже был так болен (перитонит в сочетании с плевритом), что лишь один раз смог подняться с постели, чтобы зайти в соседнюю комнату, где находилась его жена. Лафарг пишет: «Во время последней болезни его жены он не мог заниматься обычной научной работой; ему удавалось выбраться из тягостного состояния, в которое его повергали страдания его супруги, лишь погрузившись в математику. Именно в тот период нравственных мучений он написал работу об исчислении бесконечно малых — очень ценную, как уверяли познакомившиеся с ней математики». Эта работа не была опубликована и доподлинно неизвестно, существовала ли она.

Женни умерла 2 декабря в присутствии Карла, трех дочерей и двух зятьев, вернувшихся из Парижа, чтобы побыть подле нее. «Она умирала как коммунистка и материалистка, какой всегда была при жизни, — сообщает Лафарг. — Смерть не пугала ее. Когда она почувствовала приближение конца, то воскликнула: „Карл, мои силы надломлены!“»

Карл был слишком болен, чтобы присутствовать на похоронах. Женни похоронили на кладбище Хайгейт, на участке для «нечестивцев», то есть неверующих. Еще одни пропущенные похороны — после погребения брата, отца, тестя и матери. Только несколько близких людей проводили Женни в последний путь. Энгельс произнес речь. Поль Лафарг, бывший рядом с Лаурой, Элеонорой, Женнихен и Шарлем Лонге, напишет: «Никто не обладал чувством равенства так, как она, хотя она родилась и была воспитана в семье немецких аристократов. Для нее не существовало социальных различий и классов. В своем доме, за своим столом она принимала рабочих в спецовках с той же учтивостью, с той же предупредительностью, как если бы они были князьями <…>. Она бросила все, чтобы последовать за своим Карлом, и никогда, даже в дни величайшей нужды, не пожалела о том, что сделала».

После похорон матери вдруг разболелась Женнихен, ей пришлось уехать обратно в Париж с мужем и Полем Лафаргом. Карл остался один с Лаурой и Элеонорой, которая познакомилась на собраниях партии Гайндмана с журналистом Эдвардом Эвелингом. Тот был женат, гораздо старше ее, социалист. В точности как ее отец — в очередной раз.

В том году Карл еще работал. Он подтвердил свои мысли о возможности революции в России и уточнил свою позицию. В предисловии ко второму русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии» он пишет: «Сегодня <…> Россия является авангардом революционного движения в Европе <…>. Но рядом с быстро развивающейся капиталистической горячкой и только теперь образующейся буржуазной земельной собственностью мы находим в России большую половину земли в общинном владении крестьян. Спрашивается теперь: может ли русская община — эта, правда, сильно уже разрушенная форма первобытного общего владения землей — непосредственно перейти в высшую, коммунистическую форму общего владения? Или, напротив, она должна пережить сначала тот же процесс разложения, который присущ историческому развитию Запада? Единственно возможный в настоящее время ответ на этот вопрос заключается в следующем. Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития».

Вот что позволяет снять противоречие между всем им написанным и прошлогодним письмом: революция в России «может явиться исходным пунктом коммунистического развития», только если «послужит сигналом пролетарской революции на Западе», то есть станет мировой. Эту столь важную часть фразы целый век будут «забывать» Ленин и его преемники; они сделают все возможное, чтобы заставить поверить в то, будто Маркс дал карт-бланш идее о прямом переходе к социализму в одной только России.